Наконец Барбарески улыбнулся.
Пино неуверенно поклонился и стал пятиться, что, казалось, еще сильнее развеселило кардинала Шустера.
– Ты вроде бы интересовался прожекторами? – спросил он.
Пино остановился:
– Да.
– Это моя идея, – сказал Шустер. – С сегодняшнего вечера начинается светомаскировка. По ночам будет освещен только Дуомо. Я молюсь о том, чтобы пилоты бомбардировщиков увидели его, поразились его красотой и пощадили. Эту великолепную церковь строили почти пять столетий. Было бы трагедией, если бы ее разрушили в одну ночь.
Пино оглядел затейливый фасад громадного собора. Построенный из бледно-розового мрамора, добытого в карьерах Кандольи, ощетинившийся десятками шпилей, имеющий множество балконов и башенок, Дуомо казался покрытым инеем, величественным и нездешним – таким же, как Альпы зимой. Кататься на лыжах и лазать по горам Пино любил не меньше, чем музыку и девочек, а при виде этого собора его мысли всегда воспаряли к горным вершинам.
Но теперь кардинал считал, что собор и Милан могут погибнуть. Впервые опасность воздушного налета показалась Пино реальной.
– Значит, нас будут бомбить? – спросил он.
– Я молюсь, чтобы этого не случилось, – сказал кардинал Шустер. – Но предусмотрительный человек всегда готовится к худшему, и пусть вера в Господа укрепит тебя в предстоящие дни.
Кардинал Милана ушел, а Пино, пребывавший в ужасе, вернулся к Карлетто и Миммо, которые были потрясены не меньше, чем он.
– Это был кардинал Шустер, – сказал Карлетто.
– Я знаю, – ответил Пино.
– Ты с ним долго говорил.
– Да?
– Да, – ответил его младший брат. – Что он тебе сказал?
– Что он запомнит мое имя, а прожектора для того, чтобы летчики не бомбили собор.
– Ну, видишь? – сказал Миммо, обращаясь к Карлетто. – Я же тебе говорил.
Карлетто подозрительно оглядел Пино:
– Зачем это кардиналу Шустеру запоминать твое имя?
Пино пожал плечами:
– Может быть, ему понравилось, как оно звучит: Пино Лелла.
Миммо фыркнул:
– Ты и в самом деле живешь в мире фантазий.
Они услышали гром и поспешили с Пьяцца Дуомо, пересекли улицу и зашли под огромную арку в «Галерею», первый в мире торговый центр, – два широких пересекающихся коридора со множеством магазинов под куполом из металла и стекла. Но сейчас стеклянные панели были вынуты, остался только металлический каркас, который отбрасывал прямоугольные тени на пол и стены торговых залов.
Гром все приближался, и Пино увидел озабоченность на многих лицах в «Галерее», но сам он не разделял их тревоги. Гром есть гром, это тебе не взрыв бомбы.
– Цветы? – сказала женщина с тележкой свежесрезанных роз. – Для твоей девушки?
– Я вернусь, когда найду ее, – ответил Пино.
– Синьора, вам, вероятно, придется ждать этого дня долгие годы, – сказал Миммо.
Пино замахнулся на младшего брата, а Миммо уклонился от удара и бросился прочь из «Галереи» на площадь, где стоял памятник Леонардо да Винчи. За статуей, по другую сторону улицы и трамвайных путей, в театре Ла Скала были распахнуты двери, чтобы проветрить зал знаменитого оперного театра. Изнутри доносились звуки настраиваемых скрипок и виолончелей и голос тенора, упражняющегося в гаммах.
Пино несся за младшим братом, но тут увидел хорошенькую девушку – черные волосы, кремовая кожа и сверкающие темные глаза. Она пересекала площадь в направлении «Галереи». Он резко остановился и уставился на девушку. Желание настолько переполнило его, что он потерял дар речи.
Когда она прошла, Пино сказал:
– Кажется, я теряю голову от любви.
– Ты ее уже давно потерял, – сказал подошедший к нему сзади Карлетто.
К ним подбежал Миммо:
– Тут кто-то сейчас сказал, что союзники будут здесь к Рождеству.
– Я хочу, чтобы американцы пришли поскорее, – сказал Карлетто.
– И я тоже, – согласился Пино. – Больше джаза! Меньше оперы!
Припустив с места в карьер, он перепрыгнул через пустующую скамейку и металлическую решетку вокруг статуи Леонардо, проскользил по ровной поверхности постамента, перепрыгнул через решетку по другую сторону и приземлился мягко, как кот.
Миммо, которого переполняли амбиции, попытался повторить тот же трюк, но растянулся перед темноволосой коренастой женщиной в платье с цветочным узором. Ей было примерно сорок, может, чуть больше. Она несла футляр для скрипки, на голове у нее была синяя широкополая соломенная шляпка, защищавшая от солнца.
Женщина настолько перепугалась, что чуть не выронила футляр. Она прижала его к груди и была очень сердита, а Миммо застонал и схватился за ребра.