- Она и так смеется, - признался Гарри с улыбкой, но находясь в сомнении.
Я похлопал его по плечу:
- Бодрее! Наш караван нас ждет... и, видишь, фея тоже. Вы готовы, Дезире?
Она вышла из задней комнаты улыбчивая и радостная. Я никогда не забуду, как она выглядела. На ней были бриджи, белый жакет, кожаные ботинки, гетры и шляпа цвета хаки.
Ее золотые волосы, выбившиеся на лоб и уши, мерцали на ярком солнце; ее глаза сияли; зубы блестели, а на губах играла счастливая улыбка.
Мы помогли ей забраться на мула, потом сели на своих. Внезапно ко мне пришло воспоминание, и я повернулся к Ле Мир:
- Дезире, вы знаете, когда я в первый раз вас увидел? Это было в карете на Гар-дю-Норд. Как по-другому все сейчас!
- И намного интереснее, - ответила она. - Вы готовы? Посмотрите на этого глупого проводника! Ах!
Что ж, месье, вперед!
Проводник, видя, что я кивнул, свистнул. Мулы навострили уши и потом пошли.
- Адьё! Адьё, сеньора! Адьё, сеньоры!
С криком нашего последнего хозяина в ушах мы отправились по узкой улочке Серро-де-Паско к покрытым снегом вершинам Анд.
Глава 5
ПЕЩЕРА ДЬЯВОЛА
Может быть, вы помните, что я упоминал о трудности подъема на пик Пайка. Так это были просто детские игрушки, сравнивая с теми тропами, которые мы сами открыли в Кордильерах.
Мы так и не свыклись с опасностями; не прошло и двух часов после того, как мы выехали из Серро-де-Паско, как мы очутились на такой узкой тропе, что копыта мулов еле помещались на ней, тропа шла над пропастью глубиной в километр. И ко всему прочему нам было весьма неуютно.
Нам не удавалось найти свободное пространство, а проводник вел нас, как в сказке, к месту стоянки. Мы поднялись с края узкой долины вверх; в тридцати метрах внизу ревел поток, с другой стороны была стена скал. Тропинка сузилась настолько, что казалось, одна нога моего мула повисала над пропастью.
Но величественность, новизна и разнообразие пейзажа восполняли все. А Ле Мир любила опасность саму по себе. Снова и снова она перегибалась над седлом так, что ее тело оказывалось прямо над глубоким ущельем, а она поворачивала голову и весело смеялась над Гарри и надо мной.
- Дезире! Если подпруга оборвется!
- О нет, не оборвется.
- Но вдруг?
- Тра-ля-ля. Ну, поймайте меня!
И она пыталась заставить мула пойти рысью - тщетная попытка, так как это животное намного больше дорожило своей шкурой, чем она своей. А мул проводника шел в нескольких метрах впереди.
Так продолжалось день за днем, не знаю сколько.
Во всем этом было необоримое притяжение, и, как только мы достигали одной вершины, тут же стремились к другой, которая была еще выше.
Убегающая тропа, ее сюрпризы, новая опасность, тут же забытая, за ней другая, после невообразимого поворота по скату скалы, манила нас снова и снова; и до сих пор не ясно, когда бы мы смогли сказать: "Все, с нас хватит".
Как-то днем, около трех часов, мы разбили лагерь на небольшой поляне в конце узкой долины. Наш проводник, остановивший нас рано, объяснил, что другого места для стоянки нет на расстоянии шести часов езды, а ближайшая гасиенда или деревня находится в восьмидесяти километрах. Мы отреагировали на его объяснения как люди, для которых один день похож на другой, и стали осматриваться, пока он готовил ужин и постели.
Позади нас лежала тропа, по которой мы пришли, как змея, ползущая по скале. Слева, сразу над нами, был обрыв в километр глубиной; справа группой массивных валунов из кварца и гранита, темные и уродливые.
Там было три валуна, один к одному, как братья-гиганты, потом два или три поменьше в ряд, и между ними другие, разбросанные повсюду, иногда очень близко, как бы выталкивая друг друга.
Несколько дней до этого мы находились среди вечных снегов; вскоре мы собрались вокруг костра, который сложил проводник. Его тепло очень помогло, хоть на нас и были пончо и шерстяная одежда.
Ветер выл; жуткий, мертвящий звук доводил до умопомешательства. Не было ни крапинки зеленого цвета травы на этом белом снегу и серых скалах. Все это приводило нас в трепет и напоминало об одиночестве.
Гарри пошел проверять копыта своего мула, который слегка прихрамывал последнее время; я и Ле Мир сидели рядом у огня, вперившись в него, наблюдая за игрой пламени. Несколько минут мы молчали.
- Возможно, в Париже... - вдруг начала она, потом остановилась и замолкла.
Но мной овладевала меланхолия, я хотел слышать ее голос и сказал:
- Ну? В Париже...
Она посмотрела на меня, глаза ее были мрачными, и ничего не сказала. Я настаивал:
- Дезире, вы сказали: "В Париже"...
Она неприятно рассмеялась:
- Да. Мой друг, но это бесполезно. Я думала о вас.
"Ах! Карточка. Мистер Пол Ламар. Пригласи его, Джиуи.
Хотя нет, пусть подождет - меня нет дома". Это. мой друг, было бы в Париже.
Я уставился на нее:
- О господи, Дезире, что за чепуха?
Она не обратила внимания на мой вопрос и продолжала:
- Да, так бы это и было. Почему я говорю? Горы гипнотизируют меня. Снег, одиночество - я совершенно одна. Ваш брат, что он за человек? А вы, Пол, не обращаете на меня ни малейшего внимания. У меня была возможность относительно вас, и я посмеялась над ней. А что касается будущего смотрите! Видите эту груду снега и льда, которая сверкает, холодная и беспощадная? Это моя могила.
Я старался думать, что она таким образом развлекает себя, но ее глаза блестели не от веселья. Я посмотрел туда, куда был обращен ее взор, - на груду снега - и, вздрогнув, спросил:
- Что за нездоровая тема, Дезире? Это малоприятно.
Она поднялась и подошла ко мне. Ее глаза были надо мной, и я не смог выдержать ее взгляд. Потом она заговорила, голос был тихим, но очень четким:
- Пол, я люблю вас.
- Милая Дезире!
- Я люблю вас.
Я был сам собой в секунду, спокойный и улыбающийся. Я был уверен, что она играла, а я не люблю портить хорошие сцены. Поэтому я просто сказал:
- Я польщен, сеньора.
Она вздохнула, положила руку мне на плечо:
- Вы смеетесь надо мной. Вы не правы. Разве я выбрала это место для флирта? Раньше я не могла говорить, теперь вы должны знать. В моей жизни было много мужчин, Пол; какие-то дураки, какие-то не совсем нормальные, но не такие, как вы. Я никогда не говорила "я люблю вас" и говорю это сейчас. Как-то вы держали мою руку - вы никогда не целовали меня.