На больших кораблях флота пропасть между кубриком и кают-компанией ощущалась очень сильно. Взаимоотношения офицеров и матросов были, как правило, холодными и напряженными. Когда в воспоминаниях матросы – участники революции пишут, что офицеры на них взирали как на скотов, может сложиться ощущение, будто их плохо кормили, плохо одевали, били. На самом же деле питание матросов, по меркам эпохи, было приличным, лучше, чем в сухопутной армии. Рукоприкладством чаще грешили унтер-офицеры, чем офицеры. Но матрос постоянно чувствовал, что офицер смотрит на него сверху вниз. В журнале «Морской сборник» (это был основной печатный орган флота) офицеры рассуждали о матросах как о разновидности рабочего скота и заботились о здоровье и питании матросов так, как делает хороший хозяин для своей скотины. Такое отношение люди чувствовали очень остро.
В мирное время матросы бывали за границей и обращали внимание на отличия порядков на Западе от российских. Особенно сильно поражали русского человека французские реалии того времени, поскольку Франция (вместе с Соединенными Штатами) объективно была наиболее демократической страной из всех великих держав. Во время мировой войны русские моряки активно взаимодействовали с союзниками. На Балтике действовали английские подводные лодки, русский крейсер «Аскольд» довольно долго воевал в Средиземном море. Как офицеры, так и матросы русского флота с симпатией относились к союзникам России. Современник писал об экипаже крейсера «Аскольд» летом 1917 г.: «Авторитет союзников, особенно англичан, стоял очень высоко. Близкий контакт команды крейсера с англичанами и французами в заграничном плавании и в совместных операциях оставил впечатление мощных сил, в которых положение матроса было завидным для наших нижних чинов царского времени […] Высказанные однажды соображения, что многие аскольдовцы погибли в Средиземном море за интересы английских империалистов, которые ничем не отличаются от немецких, воспринимались массой как-то теоретически и не вызывали реакции». На Балтике повод для подобного отношения давала эффективная деятельность британских подводных лодок.
Пропасть между офицерами и матросами в британском флоте была ничуть не меньше, чем в царском. Тем не менее в британском флоте, комплектовавшемся добровольцами (за исключением короткого периода 1916–1918 гг.), сложилась традиция более бережного отношения к матросам со стороны офицеров. Важным рычагом влияния здесь было право матроса вербоваться на конкретный корабль, что ставило офицеров, создавших на том или ином судне невыносимые для матросов условия, перед перспективой остаться без команды. Эти особенности подмечали русские матросы, которые не могли не сравнивать положение у себя дома и за границей.
Взаимоотношения матроса и офицера как крепостного мужика и барина, сложившиеся при крепостном праве, мало изменились и после 1861 г. Сами матросы того времени считали их вполне естественными, а офицера воспринимали как человека другой породы. Отмена крепостного права запустила плавный процесс повышения самооценки как крестьянина, так и, особенно, рабочего. К началу ХХ в. на флот уже приходили преимущественно горожане – люди с обостренным чувством собственного достоинства, тянувшиеся к техническим знаниям и уважавшие их носителей. Поскольку базы флота были одновременно крупными промышленными центрами – Петербург, Кронштадт, Ревель, Николаев, – моряки близко общались с рабочим населением. Особенно тесными были контакты матросов и рабочих при достройке кораблей, когда команда работала бок о бок с мастеровыми.