Две уже готовые полуметровые пироги с командами гребцов и охотниками стояли на чурбаке того же черного дерева. Их полированные бока светились золотым отблеском солнечных лучей.
- Если организовать дело широко, страна будет получать за это валюту, - задумчиво сказал Мангакис и обернулся к Корневу - За два дня мы с вами. Никос, побывали в семи кооперативах, но все это, что называется, пищевая и туристская промышленность. Рис, яме, ткачество, резьба по эбони и махагони... Единственная надежда на бокситы. Правда, в том районе нам еще только предстоит побывать...
- Вы знаете, как я вам благодарен. Вытащить меня в такое путешествие... Даже не верится, что я оторвался от моего стола.
- Скажите спасибо Кэндалу... Мне, к сожалению, пока его нечем порадовать. Я знал, что страна бедна, но то, что увидел, меня ужасает. Нам придется здесь все начинать сызнова: дороги, связь, водопровод... Все эти крошечные деревушки придется объединять, мы построим деревни с настоящими домами, фермами...
- Вы энтузиаст, Бэзил. Пока эта страна под белым крестом Лузитании, и войне не видно конца. Да вы и сами знаете, что правое дело торжествует далеко не всегда.
- Лузитания проиграла воину, - упрямо насупился грек. - Португальцы обороняются, а не наступают. Они устали от буша. И поверьте мне, фитиль, горящий здесь, взорвет фугас в Лиссабоне.
- И когда это случится, вы начнете реформировать и эту страну по плану, который вы разрабатываете по просьбе Кэндала...
Мангакис кивнул.
- Вы знаете, Никос, я командовал партизанской бригадой в Греции, фашисты не без помощи англичан нас тогда разгромили. Мне казалось, что нас предал весь мир.
- Вы имеете в виду английскую демократию? Мангакис отмахнулся.
- Не ловите меня на слове. Как советник ООН я попал, в конце концов, в Богану. И то, что удалось сделать стране, такой же бедной, как вот эта деревня, было моим возрождением... Маленькое государство, народ которого впервые за всю свою историю сыт и одет... Никос, разве это не лучшая награда смертному? После разгрома бригады я долго никуда не мог уйти от печальных строк нашего древнего поэта... Они звучат примерно так: "Вовсе на свет не родиться - для смертного лучшая доля".
- А теперь?
Мангакис улыбнулся.
- Вы же все прекрасно понимаете, Никое, вы - журналист и ученый... Я б не пережил, если бы здание, которое мы с таким трудом возводили все эти годы, рухнуло в одну ночь...
- Поставив себе памятник в Богане, вы решили увековечить свое имя и в Колонии? - пошутил Корнев.
- А разве это плохо - оставить после себя что-нибудь, за что люди будут вспоминать тебя добрым словом? - Он посмотрел на часы. - Уже пять часов! Через два часа начнет темнеть...
- Ну и что, ведь мы решили ночевать здесь К залежам бокситов пойдем завтра, с рассветом. Кстати, сколько туда...
Корнев хотел еще что-то сказать, но в этот момент из-за хижины появился стройный африканец в аккуратном защитном комбинезоне, перетянутом новенькими ремнями, с тяжелой кобурой, а в том, как он держал свой новенький автомат, было что-то плакатное. Лицо его было тщательно выбрито, волосы коротко подстрижены.
- Надеюсь, камарады, вы довольны? - спросил он приятным, мелодичным голосом. - За три дня, пока мы сюда добирались, мне кажется, вы многое увидели.
- Спасибо, Жоа.
Мангакис похлопал ладонью по толстой записной книжке, оттопыривавшей нагрудный карман его серой походной рубахи.
- Конечно, для того чтобы подготовить серьезный план развития вашей страны, этого мало, но, однако, нам будет о чем поговорить с Кэндалом.
- Кстати, в письме он писал, что мы встретимся с ним в освобожденной зоне... - Корнев внимательно посмотрел на Жоа.
Тот недоуменно пожал плечами.
- Я не знаю, что в письме... Мне было приказано передать его вам и камараду Мангакису и как можно скорее прибыть сюда. Меня даже удивила эта спешка. Правда, - он понизил голос, - Движение планирует провести в ближайшее время съезд представителей освобожденных районов. Люди будут интересоваться экономикой: действительно, какой толк от свободы, если нам будет нечего есть! Центральный Комитет Движения поручил Кэндалу подготовить доклад. Вот он, видимо, и надеется на вашу помощь, камарад Мангакис. Своих опытных экономистов у нас пока еще нет... Учатся.
В последнем слове Корневу послышался легкий сарказм.
Корнев встречал Жоа несколько раз в штабе "борцов свободы". Его уважали, у него были заслуги старого участника Движения. Таких в штабе было несколько - вышедших из колониальных ткгрем, где они отсидели не один год.
Колониальные власти взяли с них подписку об отказе участвовать в Движении: шесть-семь лет тюрьмы - разве этого недостаточно, чтобы навсегда отбить охоту болтать о политике? Но они вернулись в Движение, ничего не утаив о подписках, и даже нередко отличались своей образованностью от тех партизанских командиров, которые все эти годы провели в боях и засадах, в рейдах на бетонные форты; организовывали крестьянские кооперативы.
Однако поведение Жоа - человека еще довольно молодого, но уже много повидавшего-казалось Корневу по меньшей мере странным. Иногда Жоа целыми часами не раскрывал рта, и лицо его было сосредоточенно-хмурым, словно что-то беспокоило его. Затем он становился неестественно веселым, шутил, старался понравиться.
С майором на переправе он был начальственно строг, но чем дальше они углублялись на территорию Колонии, тем меньше оставалось начальственности в его манерах, словно он напоминал, что партизаны не слишком разбираются в тонкостях штабной иерархии...
Сейчас он был чем-то озабочен - или Корневу это только показалось? Он сам, оставив Корнева и Мангакиса на попечение старосты, ушел в разведку на три часа, пока жители готовили в честь гостей скромный пир...