— Оставь в покое древних греков! они не могут идти в сравнение с нашим временем. Уж не плакать ли мне о том, что я — не Юнона и не Минерва и не могу носиться на облаках по воздуху? Однако, — задушевно продолжала она почти с миной мудрой страсти, — на что тебе собственно жаловаться? Вспомни, что ведь и великий король, наполняющий теперь своей славой мир, находился когда-то в твоём возрасте. Разве он не был также ничто под суровою рукою своего отца? Между тем ведь это не помешало ему сделаться великим и могущественным героем?
— Он родился, чтобы быть королём, — воскликнул Пирш, — будущее не могло ускользнуть от него.
— А почему твоё будущее должно уйти от тебя? — с жаром продолжала Мария. — Каждый человек носит в себе свою будущность, и тебе она улыбается гораздо приветливее, чем многим другим; ты состоишь на службе короля, он благоволит к тебе; скоро ты выйдешь в офицеры и...
— И стану школить рекрутов, — с горькой насмешкой подхватил Пирш, — стану размахивать капральной палкой в том возрасте, когда Александр украшал лаврами свой жезл полководца.
— Оставь в покое своего Александра! — с досадой воскликнула молодая девушка, — разве великий Зейдлиц, разве Цитен, разве все герои нашего короля не обучали сначала рекрут? а ведь это не помешало им потом выигрывать сражения, обессмертившие их имена? Неужели стыд или несчастье следовать по пути, пройденному ими?
— Я не сделал ещё и первого шага по нему, — с досадой возразил Пирш, — а если королю придёт такая блажь, то он может заставить меня пробегать ещё десять лет в мундире пажа. Видишь ли, Мария, вот что печалит меня; если бы я хоть начал свою карьеру, то, конечно, почувствовал бы себя храбрее; если бы твой дядюшка согласился замолвить за меня словечко, то это несомненно принесло бы мне кое-какую пользу. Когда же я сам заговариваю об этом с королём, то он смеётся и спешит отделаться от меня шуткой, над которой я обязан смеяться по долгу службы, тогда как моё сердце возмущается, а желчь отравляет мне кровь. Переговори со своим дядей; напоминай ему почаще, чтобы он сделал для меня что-нибудь; тогда он не позабудет обо мне, и король, пожалуй, серьёзно отнесётся к этому, если вельможный министр намекнёт ему, что я — больше не ребёнок.
— От всей души готова я угодить тебе, Фриц, — сказала Мария, протягивая ему руку. — О, я была бы рада отплатить тебе за маленькие услуги, которые ты оказывал мне, чтобы избавить меня от наказания моего наставника и моей гувернантки, когда мы были ещё детьми!
Пирш крепко держал её руку.
— Когда мы были ещё детьми, — вздыхая промолвил он и так искренне, с такою теплотою заглянул в глаза молодой девушки, что она невольно потупилась в лёгком замешательстве, — да, в то время я был счастлив, если мог помочь тебе и защитить тебя; в таких случаях у меня всегда являлась изобретательность, я придумывал всякие уловки и находил в себе мужество идти наперекор строгому наставнику. Но если я действительно поступлю на службу, которая вначале так узка и мелочна, то где почерпнуть мне храбрости, чтобы взобраться на крутые высоты, на которых, наконец, так поздно манят к себе славные подвиги? В старинные времена это было легче, — продолжал он с блестящими глазами, — рыцари проходили ещё более трудными, утомительными и тернистыми путями, но их вдохновляло служение дамам, которые обещали им сладостные награды за победу; нося в сердце образ своей дамы, с её именем на устах, эти герои преодолевали все трудности, чтобы всё-таки стремиться вперёд, на светлую высоту.
— Ну, — с улыбкой сказала Мария, — тогда выбери себе даму, как делали это старинные рыцари, но берегись, чтобы романтика не сделалась смешною; ведь наше время перестало понимать старинное рыцарство.
— Истинное рыцарство бессмертно, — воскликнул Пирш, удерживая руку молодой девушки, которую та хотела отнять, и прибавил, — а моя дама выбрана. У меня, пожалуй, даже нет выбора, потому что на моей уединённой службе я не вижу никаких дам. Но из моих воспоминаний мне светит её образ, просветлённый сиянием настоящего; прекраснее и достойнее я не мог бы найти, если бы даже все дамы королевства были предоставлены мне на выбор. Моя дама выбрана. Кто же и мог быть ею, кроме дорогой подруги моего детства, кроме моей единственной милой, чудной Марии!
Рука молодой девушки дрожала в его руке. Она в смущении потупилась и с минуту молча смотрела в пол. Но потом она взглянула на юношу с весёлой, непринуждённой миной и, смеясь, сказала:
— Подобную честь я, конечно, не смею отвергнуть; поэтому я позволю тебе носить мои цвета, ведь рыцари Круглого Стола прославили своих дам; берегись, однако, — задорно прибавила она, — чтобы потомство не превратило меня со временем в Дульсинею Тобосскую.