Косинский склонил голову и тихо вздохнул.
— Что вы имеете против? — сказал Пулаский почти укоризненно, — что за забота гнетёт вас? Верите мне, всё внимательно подготовлено, успех обеспечен, если только вы смелою рукой нанесёте решительный удар.
— Я охотно верю этому, — сказал Косинский, — но что будет с нами, если всё произойдёт так, как вы говорите? — прибавил он, качая головой. — Не удайся наш план — а это во всяком случае ещё возможно — и нашей жизни конец...
— Неужели, служа святейшему делу, — сурово прервал его Пулаский, — кто-либо из поляков поколеблется пожертвовать своею жизнью родине?
— Найти достославную смерть на поле сражения, — это совсем не то, что позорно погибнуть под рукою палача, — сказал Косинский, после чего добавил: — а если наш план удастся, то что будет нам наградой?
— Вечная слава, — воскликнул Пулаский, — и неизгладимая благодарность отечества!
— Ах, великие люди легко забывают то, что сделано для них, — возразил Косинский, — и благодарность за корону уже довольно часто бывала роковою для тех, кому были обязаны ею. Позвольте мне быть откровенным, пан, — продолжал он. — Вы знаете, что я нахожусь в опасном положении, что только горячее сердечное влечение побудило меня обещать вам мою службу.
— Разве существует для польского шляхтича более высокое и более святое влечение, чем свобода и слава его родины? — спросил Пулаский.
— Для польского шляхтича! — печально произнёс Косинский, — но я — не польский шляхтич. Вы знаете, что я — сын крепостной и, по закону государства, должен наследовать состояние своей матери. Правда, мой отец подал ей руку пред алтарём в своём замке, в Подолии; он читал её, как супругу, и воспитал меня, как своего сына, но, когда он умер, явился родственник и взял его имение; я не мог воспрепятствовать этому, так как не мог доказать брак своего отца с моей матерью, иначе обнаружилось бы её происхождение и мне пришлось бы впасть в жалкое и позорное крепостное состояние. Я вынужден был скрываться и радоваться тому, что тот родственник, овладев наследством, не разыскивал меня далее; но каждый день от меня может быть отнято и моё имя, единственное наследие моего отца.
— Вы находитесь под покровительством графа Станислава, — прервал его Пулаский.
— Разве покровительство графа может защитить меня от законов государства?
— Если он будет королём и вступит на престол, освобождённый для него вами, то он сможет даровать вам меч и герб и оградить вас от всяких преследований! — воскликнул Пулаский. — И вам обещано, что это именно будет так.
— Обещано! — повторил Косинский.
— Разве вы сомневаетесь в моём слове? — с угрожающим взором воскликнул Пулаский.
— Нет, — сказал Косинский, — я далёк от этого, но тёмные силы зло шутят над исполнением обещаний, а от этого обещания зависит для меня более чем честь и свобода, с моим именем связано счастье моей жизни, моя любовь.
— Я так и думал, — сказал Пулаский, — где замешана женщина, там мужчина робеет и трусливо отступает пред смелыми подвигами!
— Не то, пан, совсем не то! — воскликнул Косинский, — о, моя возлюбленная конечно воодушевит меня на всякий великий подвиг, но как я могу надеяться когда бы то ни было добиться её, если грозный меч крепостничества повис над моей головой? Я должен сознаться вам, что люблю Елену Любенскую.
— Дочь старосты? — спросил Пулаский.
— Да, и она тоже любит меня, — ответил Косинский, кивнув головой. — Я познакомился с ней в имении своих друзей. Её отец горд и высокомерен. Бедный шляхтич едва ли будет милостиво принят им, а если бы он заподозрил, в каком я положении, то и совсем была бы потеряна всякая надежда. Поэтому я дал увлечь себя и обещал вам свою руку для исполнения вашего плана; но когда я в уединении подумал об этом, то упал духом. Если удастся всё это, то едва ли Любенский согласится принять своим зятем человека, с которого только милостью короля снято позорное крепостное состояние. Да кроме того, — взволнованно продолжал он, — разве то, на что я обязываюсь, не является тяжёлым преступлением? Разве король Станислав — не мой законный повелитель, избранный сеймом, согласно законам страны, и разве поднять руку на помазанника не есть непростительная дерзость?