Странный огонёк мелькнул в глазах графа, но быстро исчез, и Потоцкий ещё оживлённее, чем до тех пор, воскликнул:
— Пожалуйста, считайте меня одним из вернейших слуг её величества. Я от всей души благодарен вам, милейший князь, за доверие, оказанное мне. Скажите, что от меня требуется? Вы знаете, что я всегда рад служить государыне.
— В таком случае слушайте дальше, — продолжал Репнин. — Государыня императрица желает принять императора Иосифа в Могилёве.
Потоцкий вздрогнул.
— Как, в Могилёве? На территории Польши? — воскликнул он.
Репнин, строго взглянув на него, возразил:
— Вы забываете, граф, что Могилёв принадлежит теперь России.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться граф Потоцкий, с трудом овладевая собой, — но в могилёвской провинции польское народонаселение, и потому там существуют польские обычаи и нравы.
— Императрица везде имеет право повелевать, и если бы ей даже вздумалось принять своего высокого гостя в Варшаве...
Потоцкий вполне преодолел своё внутреннее волнение; его взор стал спокойным и ясным, а лёгкая тень, появившаяся на его лице, могла быть объяснена его размышлением по поводу ожидающегося важного события.
— Вы знаете, милый князь, — прервал он Репнина, — что в Вене с неудовольствием смотрят на покровительство, оказываемое императрицей моей родине; французские дипломаты неустанно убеждают Австрию в том, что русское владычество в Польше крайне опасно для венского двора. Если при данных условиях императрица примет своего августейшего гостя в старинных польских владениях, среди польского народа, то это может показаться очень неприятной демонстрацией. Вы знаете, как я предан императрице, и потому считаю своим долгом указать, что встреча в Могилёве может вызвать конфликт, которым не замедлят воспользоваться враги России.
— Вы правы, любезный граф, — холодно и спокойно ответил Репнин, — приём императора в Могилёве будет несомненно демонстрацией, но этого именно и желает её императорское величество.
— Это — желание государыни императрицы? — с изумлением переспросил Потоцкий Неужели она пожелает вызвать неудовольствие императора Иосифа, который может перейти на сторону её противников?
— Этого нечего бояться! — возразил Репнин. — В Вене слишком хорошо знают, что только Россия может удержать габсбургский дом от падения. Борьба между Австрией и Пруссией — лишь вопрос времени, и рано или поздно она снова начнётся. Решительный конец этой борьбы зависит от России; если она заключит союз с Пруссией, то роль Австрии в Германии будет окончена. Таким образом Вена будет достаточно умна, чтобы не рисковать будущим из-за минутной зависти. Во всяком случае, — прибавил он с вызывающим высокомерием, гордо откинув голову назад, — во всяком случае не пристало русской императрице, в особенности если ею является великая и непобедимая Екатерина Алексеевна, идти окольными, скрытыми путями для достижения своей цели. Это допустимо для слабых, которые хитростью должны скрыть своё бессилие. Русский орёл высоко поднимается над своими врагами, и если он опустится за добычей, то весь свет не в состоянии вырвать её от него. Государыня императрица хочет быть и остаться владычицей Польши. Всё то, что по естественным условиям принадлежит Австрии и Пруссии, т. е. что касается их границ, она великодушно предоставляет им, что уже доказала на деле; но само царство польское, его центр останется под могуществом русского орла. Государыня императрица ни от кого не скрывает своих планов, в том числе и от императора Иосифа. Врагов, идущих против неё, она уничтожит, а друзей, поддерживающих её, конечно, вознаградит. Как видите, любезный граф, — закончил Репнин с обидной улыбкой, — я вполне разделяю ваш взгляд на значение этой встречи, но не могу принять ваше предостережение. Приём в Могилёве — демонстрация, но он и должен быть ею. Однако как ничтожен мир, если он не может подняться на ту высоту, с которой русская императрица взирает на Европу!..
Потоцкий потупился; спокойные, ясные слова князя вызвали в нём дрожь, наминая своей уверенностью безумство римских цезарей. Вместе с тем он не мог не поражаться действиями удивительной женщины, занявшей с таким достоинством трон Петра Великого.
— Действительно, князь, я должен вам сознаться, что не могу уразуметь точку зрения государыни, — заметил он, — и могу повторить только то, что с удивлением и завистью говорит весь свет: существует на земле лишь одна Екатерина, одна «Северная Семирамида».