Он больше не владеет собой. Он падает к ее ногам, он обнимает колени и говорит, заикаясь:
— Да, бей меня, бей, моя госпожа!
А она громко и грубо смеется и исчезает в своем будуаре, оставляя его валяться на полу в отчаянии. Она возвращается закутанной в мягко облегающий ее фигуру и издающий острый возбуждающий запах ценный мех. Руки заложены за спину.
— Иди сюда, Григорий! — приказывает она равнодушным тоном. И он крадется к ней, как собака. — Еще ближе, совсем близко, так!
Он наклоняется. Его голова тесно прижата к ее меху. Он не жалуется; сладкая дрожь проходит по всему телу; запах меха бичует его нервы. Она медленно вытягивает из-за спины руку, в которой держит ременный хлыст, и медленно подымает его. Ее жестокий взгляд презрительно падает на спину раба, так часто служившую ей сиденьем. Немилосердно свищет первый удар. Раб стонет, не меняя своего положения. Она смеется, подымая руку и бьет, бьет так, что хлыст гнется.
— Подожди, я отобью у тебя охоту к моей плети, раб!
И еще быстрее, еще ужаснее засвистел хлыст. Федор корчится и защищается от ударов.
— Ты все еще хочешь, чтоб я била тебя? — хитро спрашивает она, подымая руку, чтобы продолжать пытку.
— Нет, госпожа, пощадите, пощадите! — стонет он, подняв руку кверху.
Она опускает руку с плетью и довольно смеется.
— Из тебя еще выйдет толк! — говорит она презрительно и бросает в сторону орудие пытки. — Целуй мою ногу в благодарность за заслуженный урок!
И она немного выдвигает свою голую ногу, которую Федор покрывает горячими поцелуями.
— Надеюсь, что, получив потом еще двадцать пять ударов, ты навсегда излечишься от своих глупостей, — говорит она, сердито глядя на него.
Он — в ужасе при мысли о новой пытке и на коленях — молит о пощаде. Но она высмеивает его и опускается в теплом меху на мягкое кресло.
— Я никогда не отменяю назначенного мною наказания, Григорий, а для тебя тем паче!
Он просит ее быть мягче, хочет поцеловать ее голые ноги, но она грубо пинает его голову ногой.
— Марш, вон, раб!
Он молча уходит. В тот же вечер госпожа приводит свою угрозу в исполнение. Все его мольбы, все обещания разбиваются о ее суровость. А когда он осмеливается напомнить ей о своем происхождении, она вспыхивает таким гневом, что он раскаивается в своей смелости, вызванной отчаянием.
— Что ты говоришь? — возбуждается она и бьет его несколько раз по щеке. — Ты еще смеешь напоминать мне о том, что ты должен был давно позабыть! О, я вижу, что тебя нужно дрессировать иначе. Подожди, это тебе не пройдет даром.
Она зовет Сабину.
Напрасно валяется он в ее ногах и молит о милости и пощаде. Она бешено топает ногой.
— Ты замолчишь, раб? — кричит она так, что он весь вздрагивает. И при входе Сабины она произносит гневно:
— Высеки его так, чтоб он своих не узнал! Поняла?
— Слушаю-с, милостивая баронесса! Сколько ударов?
— Сорок… нет, пятьдесят!
Взволнованно ходит она взад и вперед.
Между тем, Сабина приглашает слугу следовать за ней. Федор плачет, как ребенок. Он знает, как ужасны удары сильной руки Сабины… Его слезы все-таки укрощают гнев жестокой повелительницы.
— Зачем ты раздражаешь меня, раб? — говорит она, успокоившись. — На этот раз я буду милостива, Григорий, но это единственный раз, ты слышишь, Григорий?
— Да, госпожа!
— Ты можешь удовольствоваться двадцатью пятью, Сабина, и, так как я сегодня уже била его, ты можешь пощадить его, ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Слушаю-с, госпожа, — ответила злая черная ведьма с дьявольским хохотом.
VI
Баронесса Ада стояла задумчиво перед лучшей картиной в своей элегантно обставленной уютной комнате. Эта картина изображала Самсона у ног Далилы. Неверная женщина срезала ножницами густые волосы заманенного в ее сети великана.
— Быть может, избыток волос делает тебя упрямым, Григорий? — обратилась баронесса к стоявшему подле нее на коленях слуге и повернула в его сторону свое бледное, холодное лицо.
Ее серые глаза смотрели необыкновенно презрительно.
Коленопреклоненный слуга посмотрел на нее с выражением глубочайшей покорности и молчал.
— Отвечай, ленивый раб! — гневно закричала она и топнула ногой.
— Госпожа, сжальтесь над моим безграничным мучением, — жалобно попросил он.
Она, как всегда, подошла к нему с победоносным видом. Шумящее шелковое платье рельефно облегало ее формы и скорее обрисовывало их, нежели скрывало. Она не спускала глаз с смущенного, не владевшего своими чувствами юноши.