Ему стало страшно и он сказал тихо и жалобно:
— Вы не можете желать мне таких пыток, госпожа!
Она засмеялась.
— Почему же нет, если ты их заслужил? Разве я наказывала тебя когда-либо беспричинно, хотя и имею на то полное право? Ведь ты — мой раб и я могу делать с тобой все, что хочу. Ты — моя собственность. Помни это! Меня именно и возмущает то, что ты не хочешь понять, что ты — раб! Войди же, наконец, в свою роль!
Он замолчал, подавленный. Затем он сказал тихо:
— Я хочу быть вашим рабом, вашей собственностью, госпожа. Я лишь прошу о том, чтобы не эта грубая Сабина била и истязала меня! Наказывайте меня сами, госпожа, молю вас об этом!
Она засмеялась еще громче.
— Сабина, видно, сильно досадила тебе, если ты так боишься ее! Но ты забываешь, что она действует по моему приказанию! Ты всегда должен помнить, что не Сабина наказывает тебя, а я — через Сабину. Я думаю, что эта мысль должна смягчать твои боли, раб! Я еще раз напоминаю тебе, что причиной каждого наказания являешься только ты сам. Будь же, наконец, послушным, безвольным и почтительным рабом, который не думает о своем положении, а всецело поглощен службой своей госпожи, подчиняется каждому ее кивку, каждому взгляду, и ты увидишь, что плетка Сабины будет применяться все реже.
Но ты все еще не выдрессирован так, как я того желаю! В тебе еще нет достаточно рабской покорности. Ты должен добровольно выслушивать каждое порицание, подчиняться, каждому наказанию. Ты не должен спрашивать, получив пощечину, за что ты ее получил. Ты должен, наоборот, служить своей госпоже вдвое усерднее и послушнее, чтобы разогнать ее гнев! Ты должен сам воспитывать себя в послушании. Не жди, пока я возьму плеть и проучу тебя!
Она замолчала и с удовлетворением заметила, что его отчаянное сопротивление сменилось полной беспомощностью.
— Хочешь ли ты всецело отдаться призванию раба? — спросила она, немного наклонившись к нему.
— Да, госпожа, я хочу этого.
— Поверни ко мне лицо, я чувствую непреодолимую потребность дать тебе пощечину, чтобы запечатлеть свои слова в твоей памяти!
Он немного приподнял свою голову и посмотрел на нее просиявшим взглядом. Она удобнее уселась в кресле.
— Руки за спину! — приказала она, улыбаясь. Придерживая одной рукой подбородок, она другой наделяла его звучными пощечинами.
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он со спокойствием мученика переносил вызванные ее прихотью побои.
— Очень больно? — спросила она, прикусив зубами нижнюю губу.
— Я не чувствую боли, когда меня наказывает моя госпожа, — сказал он со слезами на глазах. Она засмеялась и перестала бить.
— Теперь плетку! — крикнула она надменно. Он поспешил принести это орудие пытки и передал его коленопреклоненно своей госпоже.
— Ты, в сущности, не заслужил побоев, но раб должен покорно терпеть даже тогда, когда госпожа наказывает его без особой причины, — сказала она в свое оправдание. — Ты понимаешь это, Григорий?
— Да, госпожа!
— Теперь я хочу испытать твою поворотливость, — смеясь, сказала она и поднялась с своего места. Затем она открыла дверь в переднюю. Посередине этой комнаты находилась широкая каменная колонна, окруженная скамьей.
— Принеси сюда мое кресло! — приказала она, указывая на место в некотором расстоянии от колонны.
Она откинула свой капот и села, шурша своим шелковым нижним бельем.
— Теперь беги, как можно скорей вокруг этой колонны, — приказала она, указывая плетью на каменную громаду. — Каждый раз, когда ты пробежишь мимо меня, я постараюсь ударить тебя. Если ты быстрее моей плети, ты уйдешь от удара. Марш вперед, раб!