— Какое идиотство, сударь, принять такой вид из за платка. Разве вы не видите, что при мне слуга, которому более, чем вам, пристало лезть в воду, если б это вообще было необходимо. Впрочем, в таких случаях он всегда неповоротлив.
И она посмотрела на него с такой откровенной насмешкой, как будто презирала его за его выходку.
И все-таки эта русская блондинка казалась ему сейчас прекраснее, чем когда-либо. В ее холодных, почти суровых глазах отражалась вся ее душа.
— Простите великодушно, если я причинил вам неудовольствие, — проговорил Федор, почтительно подавая платок.
Она не обратила внимания на его слова, взяла мокрый платок, не поблагодарив его, и опять злорадно взглянула на молодого человека.
— На кого вы похожи, — злобно вырвалось у нее. — Я должна была поблагодарить вас, но меня возмущает ваше легкомысленное геройство. Григорий, посуши на солнце костюм господина! А вы, сударь, примите мою благодарность!
Он хотел ей представиться, но она жестом указала на солнечное место у берега, давая вместе с тем понять, что дальнейшая беседа с Федором для нее нежелательна. Молодой человек вместе с грумом удалились на указанное дамой место. Федор охотно отказался бы от услуг: заходящее солнце было достаточно сильно, чтобы высушить мокрое платье и без посторонней помощи. Но была другая причина, по которой присутствие слуги ему могло быть только приятно. От него он надеялся узнать некоторые подробности относительно знатной госпожи. И его надежды оправдались. Хорошее вознаграждение развязало язык слуги. От него Федор узнал, что дама — немка, бездетная вдова какого-то русского барона, что зовут ее Ада Боброва и что ей около тридцати лет.
— Она богата и красива, — повествовал словоохотливый камердинер, — но горда и деспотична. Я служил у ее матери, умершей год тому назад, а теперь, к несчастью, поступил к ее дочери. Я говорю к несчастью, потому что мне становится не под силу переносить ее капризы и унизительное обращение. На этой неделе я в последний раз буду иметь сомнительное удовольствие вытирать песок и воду с ног своей повелительницы. А затем, прощайте, гордая госпожа, осчастливьте другого вашим презрением и строгостью! Вы должны знать, господин, что моя барыня строга и вспыльчива; за малейшее ослушание она применяет наказания. Но я не позволю над собой издеваться, я не в России. Ее покойные родители пускали в ход плеть лишь в очень редких случаях!..
— Часто ваша госпожа пользуется этим варварским орудием пытки? — спросил Федор, страстно сверкая глазами.
Но он успел заметить лишь болезненно-грустную улыбку грума, потому что пронзительный свист прервал их беседу. Это баронесса призывала серебряным свистком своего слугу к исполнению обязанностей. Григорий, не извинившись, стремглав бросился к своей госпоже.
Однако, она, очевидно, не знает снисхождения, — подумал молодой человек, — сперва предлагает мне своего слугу, а потом отзывает его, как собаку, не заботясь о том, нужен он мне или нет. Удивительная женщина, так молода и уже так деспотична. Впрочем… Право красоты — не знать снисхождения!
Федор смотрел на красивую женщину со страстным желанием, а между тем, бедный слуга получил строгий выговор, содержание которого Федор слышал от слова до слова:
— Ты придешь когда-нибудь, лентяй? Или ты забыл, что тебя ждет твоя госпожа? Что ты делал так долго у господина? Ложись и вытри мои ноги. Да поскорей, чтобы можно было укрыться где-нибудь в тени от палящих лучей солнца.
Слуга быстро исполнил приказание, чтобы хоть несколько умилостивить свою госпожу, в нетерпении положившую ногу на его колено. Федор, смотря в трубу, попрощался со своей русской властительницей и еще раз окинул восторженным взором гармонию ее стройных, хотя и полных частей тела, нежный, как персик, цвет ее разгневанного лица, пунцовый ротик с насмешливо вздернутой верхней губой, освещенные солнцем золотые волосы и большие серые глаза, с презрительной насмешкой следившие за движениями грума. Федор с удовольствием продолжал бы свои наблюдения, но Григорий, понукаемый своей разгневанной госпожой, слишком скоро справился со своей работой. Он помог ей встать и мягкой щеткой очистил ее платье от мелкого белого песка.