Федор бежал, как сумасшедший, вокруг колонны. Она захохотала во все горло, когда ей удалось ударить плетью так, что он вскрикнул от боли и закрыл больное место обеими руками.
— Ты должен быть более поворотлив, — сказала она презрительно, а то я каждый раз буду попадать в тебя! Ну, дальше!
Он еще раз пробежал мимо, но она уже держала плеть наготове и снова ударила его. Он стерпел боль, она засмеялась еще громче, радуясь, как ребенок, своей бешенной выдумке.
— Еще, Григорий, быть может, тебе все-таки удастся избегнуть удара. Скорей, не заставляй свою госпожу ждать так долго!
Но мог ли он уйти от ее плети? Он споткнулся и упал и на него посыпался град ударов. Красавица, громко смеясь, наделяла своего раба ударами, нисколько не жалея его.
— Отчего ты так неуклюж и падаешь? Беги скорей, чтоб спастись от ударов!
И она продолжала хлестать его, пока эта ужасная игра не была прервана самым неожиданным образом.
Перед ними, как из-под земли, появилась совершенно молодая, стройная девушка, одетая в шелк и бархат. Она носила шляпу с пером и очень элегантную обувь. Платье рельефно обтягивало ее грациозную фигурку. Увидев страшную сцену, она очень испугалась и остановилась в недоумении. Ее темные, широко раскрытые глаза выражали удивление. Застенчиво покраснев, она нерешительно подошла к баронессе, быстро бросившей в сторону плеть. Та, слегка покраснев, поднялась ей на встречу.
— Герта, Герта! Ты ли это? О, как хорошо, что ты сдержала свое обещание и приехала ко мне в гости! Скажи, как ты появилась так неожиданно? Я, откровенно говоря, ждала тебя только на будущей неделе. Но меня тем более радует твой приезд. Раздевайся скорей и устраивайся поудобнее, милое дитя. Как я рада, что опять вижу тебя!
И она сжала ее в своих объятиях и поцеловала несколько раз в белый лоб. Молодая девушка пыталась улыбнуться.
— Тетя, тетя!
Ее все еще смущенный взгляд скользнул по лежащей на полу плетке и по слуге, сконфуженно стоящем в углу.
Баронесса отбросила ногой хлыст.
— Он провинился и я должна была наказать его, — извиняясь, проговорила баронесса. — Унеси плеть, Григорий, и будь впредь более послушен! Ты можешь взять вещи барышни. Ты позволишь, милая Герта? — и она взяла из рук своей племянницы дорожную сумку и передала ее смущенному слуге.
Молодая девушка постепенно успокоилась. Она сняла шляпу и поправила тонкими руками свои темные, пышные волосы, зачесанные низко узлом. Передавая Федору шляпу, она мельком взглянула на него и побледнела, как полотно. Шатаясь, она подошла к креслу, на котором незадолго перед этим сидела ее тетка, и медленно опустилась на мягкое сиденье. Взглядом, полным ужаса, она проводила удалявшегося слугу. Баронесса испуганно подошла к ней.
— Дитя, что с тобой? Ты больна? — и она заботливо обняла племянницу.
Та отстранила ее руку, грустно улыбаясь.
— Ничего, ничего, тетя. Мне немного нездоровится.
Она пыталась засмеяться; темная краска залила ее щеки. Баронесса тотчас же вышла, чтобы приготовить прохладительный напиток. Федор на коленях поднес его даме. Его лицо было бледно, губы плотно сжаты. Он не смел поднять глаз. Дрожащими руками молодая девушка взяла с серебряного подноса стакан лимонада. Отпив глоток и поблагодарив, она поставила его обратно, уверяя тетку, что она уже чувствует себя лучше и что, вероятно, она просто устала с дороги. Бледность Федора не ускользнула от пристального взора баронессы. Но она объясняла это действием плетки и смущением перед девушкой, свидетельницей его унижения. Эта мысль вызвала презрительную улыбку. Впрочем, ей было очень неприятно, что ее двадцатилетняя племянница видела эту сцену. Она надеялась на то, что молодая девушка скоро забудет виденное. Но она может думать, что угодно: не дело племянницы вмешиваться в дела тетки. Она опять приняла гордый вид госпожи из Scherwo и повела свою милую племянницу в предназначенные для нее комнаты.
— Кто этот красивый, бледный юноша? Почему он так покорен, так почтителен?!
— Это мой слуга, — ответила баронесса на вопрос племянницы. — Ты находишь его красивым?
— Для слуги — безусловно! — сказала молодая девушка, слегка краснея. — И как он почтителен: передавая что-нибудь, он становится на колени.
— Ему так приказано, мое дитя.
— И он так спокойно позволяет бить себя?
— Конечно, дитя. Я не позволю никому оспаривать мое право бить плеткой слуг, которые не подчиняются!