Помню такой случай. Шел доклад представителей гарнизонов о положении дела на местах. На трибуне появляется солдат одного из конских запасов и начинает: «Вот, товарищи, оглашу я вам один документ. Бланк – Управление конскими запасами Минского военного округа. Адресовано начальнику такого-то отделения конского запаса. Надпись: секретно. Текст: “Вы мне донесли, что, вследствие постановления солдатского комитета, перевели вверенное вам отделение из такой-то деревни в такую-то. Вы поступили совершенно неправильно, ибо комитеты не являются законной властью, постановления которой подлежат исполнению. Ставлю эта вам на вид. Подпись: замначальника конских запасов полковник такой-то”. Так вот, товарищи, как к нам относится высшее начальство. Постановления наших комитетов незаконны. Тех, кто их исполняет, наказывают», – и пошел, пошел в том же духе. Полное одобрение аудитории оратору.
Я просил председателя предоставить мне слово, когда оратор кончит. И когда мне было предоставлено слово, я начал с того, что в оглашенном документе сделал бы только одно изменение: вычеркнул бы слово «секретно», которое считаю неуместным, а под остальным текстом сам подписался бы. На лицах некоторое недоумение. Затем начал объяснять, что ни один из начальствующих лиц не имеет права переуступать свою власть кому-либо другому и перелагать на кого-либо ответственность, возложенную на него, так как в противном случае он является совершенно лишним лицом, незачем его держать, не за что ему жалование платить. Начальник конских запасов мог принять во внимание постановление комитета, мог согласиться с ним, мог не согласиться, но распоряжение он обязан был сделать от своего имени, а не прикрываться постановлением комитета. Если его мнение с желанием комитета совпадало, слава Богу. Если нет, дело высшего начальства рассудить, кто прав, и т. д. И что же, та самая аудитория, которая только что одобряла грозную филиппику против окружного начальства, видимо соглашается с моими доводами. Раздаются отдельные возгласы: «Конечно, правильно, совершенно верно», и конец моей речи перекрывается аплодисментами. И таких случаев было несколько. Не могу сказать, чтобы я был польщен этими дешевыми лаврами, но испытывал некоторое чувство удовлетворения, похожее, мне кажется, на чувство укротителя зверей, держащего в повиновении сборище диких животных. Все время начеку, все время наготове отразить внезапное нападение и осадить на место строптивого.
Открытого большевистского направления среди членов съезда не было. Напротив, все они отрекались от большевиков, и даже совпавшее по времени с заседаниями съезда подавление первого большевистского восстания в Петрограде 3–5 июля было встречено с удовлетворением{75}. В действительности же взгляды и мнения, выражаемые отдельными членами съезда, зачастую были чисто большевистскими. Видимо, пропаганда пустила уже глубокие корни в армии, и многие уже бессознательно становились большевиками, если не по названию, то по духу.
Поражение большевиков в июле 1917 года могло быть использовано Временным правительством в свою пользу. Престиж партии был серьезно поколеблен, во-первых, самой легкостью подавления восстания, во-вторых, и в особенности, тем, что они для своего выступления избрали момент военных неудач на фронте, указывая таким образом на свою солидарность с внешним врагом, ненависть к которому в то время, несмотря на братание на фронте, еще не погасла в народных массах.
Если бы правительство обошлось сурово и решительно с большевиками, а это было возможно, так как оно нашло бы поддержку не только в обществе, но и в войсках, что доказало подавление восстания, то торжество большевиков отодвинулось бы на неопределенный срок, и, опять-таки повторяю, быть может, удалось бы закончить победоносно войну.
Какие причины побудили Временное правительство настолько легко отнестись к виновникам мятежа, что ни один не понес никакого наказания, не знаю. Не знали этих причин никто из тех лиц, с которыми мне приходилось беседовать по этому поводу.
Глава V. Опять на фронте
В Смоленске мне пришлось пробыть лишь недели две. Главный начальник снабжений Западного фронта генерал-лейтенант Кияновский{76}, занявший эту должность, когда я был назначен начальником Главного штаба, скоропостижно скончался, и Деникин предложил ее мне. Таким образом, я вновь занял ту должность, которая была предложена мне генералом Гурко три месяца тому назад.
75
Имеется в виду Июльский кризис 1917 г., когда левые силы, воспользовавшиеся вызванным поражениями на фронте тяжелейшим правительственным кризисом, спровоцировали восстания, пытаясь захватить власть. Ударной силой стали 1-й и 2-й пулеметные полки, а также части распропагандированного Петроградского гарнизона. В ночь на 4 (17) июля на совместном заседании ЦК РСДРП(б) Петроградский комитет партии и военная организация приняли решение возглавить восстание. 4 (17) июля большевики вывели на улицы около 500 тыс. человек и потребовали от ЦИК передачи всей власти Советам. Однако правительство подтянуло верные войска и разогнало восставших. 5–6 (18-19) июля правительственные части заняли редакцию газеты «Правда», типографию «Труд», помещения ЦК РСДРП(б) и военной организации, был отдан приказ об аресте руководства большевиков. 7 (20) июля Временное правительство объявило о расформировании воинских частей, участвовавших в демонстрации.
76
Кияновский Михаил Иванович (09.10.1867–05.07.1917, Минск), с 1916 г. генерал-лейтенант. Окончил 1-е Павловское военное училище в 1886 г. и Николаевскую академию Ген штаба в 1893 г. Служил по Ведомству военных сообщений. С 27 мая 1911 г. начальник военных сообщений Одесского, с 30 ноября 1912 г. – Московского военного округа. С 19 июля 1914 г. возглавлял этапно-хозяйственный отдел штаба 5-й, с 18 января 1915 г. – 12-й, затем вновь 5-й армии. С 4 октября 1915 г. помощник главного начальника снабжений армий Северного фронта. С 14 декабря 1916 г. главный начальник снабжений армий Румынского, с 13 апреля 1917 г. – Западного фронта.