— Слушай, Липа, — грозно сказал Петр, и жена замолчала, оторвала руки от сухого лица и с любопытством уставилась на него. Таким мужа она еще не видела. — Ты же сама крепостная баба. Как быстро забыла ты, что такое насилие… Ты сама еще можешь оказаться в положении Агашки.
— Как это? — встрепенулась Олимпиада.
— Да так. Ты пойми, что ты крепостная. И завтра тебя может потребовать к себе в услужение графиня Софья Владимировна или ее дочь Наталья Павловна. Только они, я знаю, не позволят себе пнуть тебя в живот и хлестать по щекам, когда ты разобьешь их любимые чашки!
Наконец суть слов мужа дошла до Олимпиады.
— Но ты же обещал отцу, что мы откупимся… но ты же… — Она замолчала и, вдруг поняв весь ужас своего положения, заплакала уже настоящими слезами.
А Петр в это время думал о том, как быстро человек забывает свои невзгоды и перестает понимать невзгоды других.
Он вспомнил жену Василия Александровича Волегова Анну Максимовну — женщину властную, энергичную, о которой по всему Ильинскому ходили недобрые слухи.
Петр видел сам, что Волегов жил богато, не скрывая этого ни от кого. По распоряжению Софьи Строгановой он имел право тратить определенные суммы денег «на гостеприимство». Но он тратил немало и личных денег на приемы и балы.
16 июля, в его «день ангела», в белый дом с колоннами собиралась вся губерния, играл оркестр крепостных, пел хор. А за неделю до этого Анна Максимовна самолично отбирала лучших охотников на покосы в Слудке (на Каме) бить дичь к именинам. Когда охотники возвращались с хорошей добычей, их ждала похвала Анны Максимовны, и по ее повелению не одну чарку водки подносили им. Но горе, если охота была неудачной. Властная всемогущая жена управляющего награждала охотников пощечинами. И жаловаться на нее было некому.
В народе говорили по-разному: одни считали, что Волегов не знал о жестокости своей жены, другие утверждали, что управляющий все знал, но ничего не мог поделать с властной, сумасбродной женщиной и только старался, чтобы о поведении его жены не стало известно в главной Петербургской конторе и не дошло бы до Софьи Владимировны Строгановой.
Петр вспомнил об этом и думал, что подобные выходки Олимпиады надо пресечь немедленно и любыми средствами.
Петр вышел в кухню.
Разбитые чашки лежали на подносе; сидя на полу, закрыв руками лицо, плакала Агашка.
Петр постоял около нее, не зная, что сказать в утешение. Положил руку на ее голову, обвязанную нечистым белым платком, с выбившимися рыжими прядками волос.
— Ничего, Агашка, я в обиду тебя не дам.
Девка подняла курносое лицо, мокрое, пестрое от веснушек, как сорочье яйцо, и горько завыла на весь дом.
— Ушла бы от вас… Давно ушла бы, — с трудом выговаривала она. — Да уйти некуда… Кому я, хромоногая, нужна?!
Петр достал из шкафчика бутылку с отваром валерианы, налил в кружку и заставил Агашку выпить.
Она выпила и сейчас же успокоилась.
На лестнице, ведущей в мезонин, молча наблюдая за происходящим, стояла Марфа Даниловна — в нарядной юбке, в цветастой шали. Ее черные блестящие волосы были умело уложены в красивую прическу. Круглые цыганские серьги блестели в ушах.
Она метнула взгляд в сторону проходящего мимо Петра и широко улыбнулась, открывая такие же, как у дочери, плотные и белые зубы. Петр не понял ее улыбки: не то она поощряла его поведение, не то смеялась над ним. Однако теща ничего не сказала, прошумела юбками и исчезла до ночи.
«Дорожит каждым мгновением жизни… Ох, чует, что недалек тот час… — подумал Петр и спросил себя: —А знает ли Федор Никитич, как без него проводит время жена? — И решил: — Нет, не знает, иначе настоял бы на ее приезде к нему». Рассказать ему обо всем? Но писать тестю, волновать его не хотелось. Да и не было права у него, а Олимпиада словно ничего не замечала. Или привыкла к этому? Может, и при муже мать умудрялась вести такую же развеселую жизнь?
После службы весь вечер Петр занимался приготовлением запаров и отваров из трав. Он пришел к выводу, что именно такого рода приготовления лекарства особенно полезны человеку. Конечно, готовить их было канительно Куда проще было делать растворы на спирту. Но Петр окончательно отказался от них. Даже для домашних нужд из такой травы, как валериановый корень, он готовил отвары.
В кухне Петру были предоставлены шкаф и стол для работы.
К вечеру, к неудовольствию Олимпиады, понаведались еще двое больных, и даже поздно вечером, когда молодые уже легли спать, в дверь постучала Марфа Даниловна:
— Петр Яковлевич. К тебе!