Опекун выдвинул верхний ящик и поставил передо мной маленькую жестяную баночку. В похожей у матери хранилась мазь "Звездочка", я подавила невольную улыбку.
— Что это?
— Хорошо, что твоя нетерпеливость восполняется другими добродетелями, — краем губ улыбнулся Высший, в своей обыкновенной манере, — открой.
Я послушно отвинтила крышку. Содержимое не источало запаха и на вид напоминало мягкую пудру. Нет, гораздо мягче, к белой рассыпчатой субстанции хотелось прикоснуться. Такая должна быть теплой, как бархат, и нежной, как шелк.
— Дотронься, — угадал мои мысли Высший, — это пыльца фей.
— Что? — рука замерла на полпути к цели.
— Не бойся. Это часть твоего обучения, — тон опекуна мне совсем не понравился. Я уже предчувствовала, что меня ждет нечто не слишком приятное, — как думаешь, для чего используют эту пыльцу?
— В косметических целях? — ну не едят же ее, в самом деле.
Судья наклонился, положив локти на стол. Меня почти физически оттолкнуло назад, словно в груди разорвалась шаровая молния.
— Это наркотик, Ева. На все расы он действует одинаково, вызывая эйфорию, но вампирам он дает больше — а именно, способность видеть сны. Это, конечно, не сны в привычном понятии, а трансовое погружение в мир удовольствия, удовлетворения желаний, — я опустила глаза, поэтому не видела его лица, — самых тайных, порой скрытых от самого себя. Если пыльцы немного, сон вызовет реалистичную иллюзию присутствия…к примеру, после прочтения книг.
— И зачем это мне? — стоит ли говорить, что благодаря опыту близнецов мне не хотелось иметь с наркотой ничего общего, будь она даже самая что ни на есть фейская, — погодите, после прочтения… — когда я читала "Завет" в первый раз, то испытывала нечто очень похожее…присутствие было вполне реалистично! И я выпала из времени, Влад говорил, что прошло несколько часов, — когда Вы давали мне книгу, то уже тогда испытывали на мне эту пыльцу? — во мне поднималось негодование. И, пожалуй, к нему примешивалось некое разочарование оттого, что причина моего видения оказалась такой приземленной и легко объяснимой. Нет, все правильно, я же не шаман какой-нибудь, хватит с меня общения с фэйри.
— Тот фолиант я взял из библиотеки Ватикана, — небрежно проговорил Высший, — возможно, кто-то баловался "погружением", и на страницах остались частицы пыльцы.
— Допустим, — объяснение звучало убедительно, — и сейчас мы будем ее использовать, — я неловко запнулась, — чтобы противостоять искушениям?
— Интересная идея, — опекун прищелкнул пальцами, — но у нас слишком мало времени на игры, — взгляд Высшего потемнел, — у пыльцы есть одна особенность… если ошибиться с дозировкой, то вместо удовольствия испытаешь самые потаенные страхи, — у меня засосало под ложечкой, — именно это вещество тебе однажды ввели охотники. Тогда ты вспомнила про Ленсара.
Нет, он же не серьезно… Но Высший не спешил меня разубеждать — напротив, спокойно ждал, пока я переварю информацию. Что ж. Я выпрямилась в кресле, с удивлением ощущая, что первая волна паники схлынула. Что бы ни привиделось после употребления пыльцы, это только в моей голове. Не по-настоящему. Главное, не забывать об этом.
— Моя задача — справиться со страхом?
Блондин одобрительно кивнул, и я поклялась, что одолею своих внутренних демонов. "Чтобы заслужить его одобрение", шепнул надоедливый внутренний голос.
— Во сне ты сможешь менять реальность усилием воли, и именно ее ты должна развить, — я повторила каждое слово про себя, — воля есть у любого живого существа. У многих она гибка, как стебель под натиском ветра. Твоя должна стать тараном, способным разбить темные иллюзии.
Я сглотнула. Уверенности вполовину поубавилось.
— Воссоздавай в воображении светлые образы, представляй их как можно более ярко. Ты не художник и не обладаешь фотографической памятью, так что не буду лгать, — опекун переплел пальцы с нанизанными на них перстнями, — тебе придется нелегко.
Подбодрил, ничего не скажешь.
— Посмотри на меня, — его глубокий голос словно вынимал душу по кусочкам, — я не сказал, что ты не справишься. Но если войдешь в транс без подготовки, тебя сломает.
— В смысле, стану овощем, и пакуй чемоданы в психушку? — участвовать в эксперименте с пыльцой расхотелось совершенно, — так?
— Не буду исключать такого исхода. Поэтому соберись. Перед тобой цель и ничего более.
— Хорошо, — странным образом это мобилизовывало. Хотя чему я удивляюсь — у Высшего было достаточно времени, чтобы изучить меня вдоль и поперек. Узнать, где использовать кнут, а где пряник.
— Сейчас я научу тебя одному простому и, что немаловажно, безотказному приему прекратить видение. Если почувствуешь, что не можешь сопротивляться. Закрой глаза и представь солнечную вспышку, как она рождается из крошечной искры и заполняет все пространство вокруг. Попробуй прямо сейчас.
Я честно попыталась, по совету Высшего вспоминала самый яркий солнечный день и вызывала этот образ в памяти, но получалось на троечку. Образ, который удалось представить, в лучшем случае напоминал иллюстрацию в детской книге. Страх притупили раздражение и досада.
— Довольно, — вероятно, и опекуну надоело смотреть, как я вымученно жмурюсь и ерзаю по черной кожаной обивке, — первое погружение будет недолгим, — он нагнулся к открытой баночке с пыльцой…и подул над ней в мою сторону.
— Первое? А их будет мно…?
***
…Очертания кабинета размылись, в лицо дохнуло холодом, и мир странным образом надвинулся на меня со всех сторон. Я стояла посреди темного заснеженного леса восьмилетней девочкой, в старом потрепанном пальтишке, из-за которого в школе натерпелась насмешек. Мало кто хотел дружить с "оборванкой", был только Антоша, всегда опрятный мальчик с грустными глазами, но и ему родители запретили со мной общаться. "Она из неблагополучной семьи…"
Из пальто я по-хорошему давно выросла, и ветер нещадно задувал в слишком короткие рукава. Это иллюзия, просто иллюзия. Надо лишь закрыть глаза и представить летний луг, берег моря…Что угодно, иначе метель заморозит меня до смерти. Или, что еще хуже, придет кто-то, из-за кого я именно здесь. Зря я об этом подумала. Забыла, что в этом чертовом месте нельзя думать о плохом. И закрыть глаза тоже страшно — сразу казалось, что враг застанет врасплох. Сердце отчаянно билось, обмороженные пальцы горели от боли, и я не могла отрешиться от ощущений и эмоций, как несколько минут назад в кабинете. Хотелось плакать от беспомощности.
— Мама…
Отчего-то я чувствовала то же, что и в восьмилетнем возрасте, иначе почему позвала женщину, которой до меня не было дела? Но в детстве я верила, что мама добрая. Порой она наказывала меня за мельчайшие проступки лишением ужина, запирала на балконе в мороз, и они с очередным пастором обсуждали тяжесть моих грехов. Показательно читали молитвы. Но иногда она, как ни в чем ни бывало, могла прижать меня к себе, радостно улыбнуться навстречу, а однажды мама купила мне леденец в форме петушка…. При этом воспоминании предательская слеза проложила по заиндевевшей щеке теплую дорожку.
— Кто здесь?
Я обернулась на до боли знакомый голос.
Метель поутихла, и на краю поляны я ясно различила хрупкую фигурку, закутанную в красный плащ. Из-под капюшона выбивались непослушные медные завитки, а серые глаза смотрели прямо перед собой, как будто не видя. В руке девушка держала старинный фонарь, окрашивающий снег в цвет топленого молока. Такой моя мать могла быть в юности.
— Мам? — голос сорвался, — это я, Ева.
Ответа не последовало, хотя между нами оставалось не более десятка шагов.
Мать неуверенно шла вперед, вытянув руку с фонарем перед собой, ее взгляд обеспокоенно скользил по кромке леса.
— Мам? — детские ручки той восьмилетней Евы тщетно хватались за полы плаща.
Она меня не видела! Отчаяние захлестнуло с головой. Я отказывалась понимать смысл видения, но и прекратить его была не в силах.