Мягкие, почти беззвучные шаги позади меня заставили нервно обернуться. Мы с матерью одновременно вскрикнули, я попятилась и упала, споткнувшись о выступающий корень. Огромный белый волк стоял в нескольких шагах от нас, почти сливаясь со снегом, длинная шерсть клубилась и завихрялась, раздразнивая утихшую было метель. Только янтарные глаза, как горящие фонари, смотрели не мигая.
"Во сне ты сможешь менять реальность усилием воли…"
Если не сейчас, то потом будет поздно. Сама не знаю, как у меня получилось, но на пути чудовища выросла высокая железная ограда с пиками на концах.
— Мам, беги!
Девушка спохватилась и, прихватив подол одной рукой, а другой продолжая удерживать качающийся фонарь, побежала. Мучительно медленно, увязая в сугробах, тогда как зверь спокойно смотрел ей в след…а за преградой взметнулась снежная буря. Меж прутьев устремились мириады жалящих ледяных стрел, но вместо того, чтобы настигнуть беглянку, на мгновение замерли в полете и сплотились в бугрящуюся мышцами белоснежную фигуру. Янтарные глаза угрожающе вспыхнули. Еще секунда — и треск рвущейся ткани заглушил оглушительный крик.
Нет, нет!!! Мама!
Я силилась встать или хотя бы подползти ближе, но сугробы становились глубже, а снег все больше походил на манную крупу, рассыпаясь под пальцами. Отчаянным рывком я уцепилась за злополучный корень и выбралась на твердую поверхность.
В абсолютной тишине вертикальной стеной шел снег. Волка нигде не было видно. Матери тоже.
Я осторожно пошла по памяти, всматриваясь в непроницаемую пелену, до дрожи в коленях боясь увидеть…тело… Еще шаг. Задыхаясь, я зажала лицо ладонями. Когда набралась смелости их убрать, в снегу все так же алело ужасающее пятно. Но еще через пару шагов стало ясно, что это просто брошенный плащ.
Мам? Я опустилась на колени, поглаживая ладонью плотную шершавую ткань. После небольшого раздумья накинула на плечи, и сразу стало уютней, намного больше, чем могло быть от подобной накидки. Словно кто-то делился своим собственным теплом. Мама, ты ушла в тот момент, когда стала жертвой суккуба? До рези в глазах я всматривалась в белую завесу. Ты ведь не хотела причинить мне зла…
Резкая боль совершенно неожиданно пронзила плечо, и я отлетела назад, пропахав спиной полосу. Перед глазами не было ничего, кроме снега — падающего с неба крупными хлопьями и затвердевшего на земле.
Лицо матери нависло над моим так резко, что я вздрогнула. Едва уловимое движение с ее стороны — и мир завертелся кувырком. Перехватило дыхание…кажется, треснуло ребро.
Почти бесшумные шаги и темное пятно приближающегося силуэта вопили о том, что надо спрятаться. Морщась от жжения в плече, скинула капюшон и позволила плащу лечь к ногам оплавившимся огарком. Поздно. Рука с темными роговыми пластинами вместо аккуратных ногтей вошла мне в грудь прямо напротив сердца, и я позволила вспышке меня ослепить…
***
Я вынырнула из омута подсознания, и хмурый взгляд Высшего заново запустил мое сердце. Непроизвольно приложила ладонь к груди — вроде все на месте. Да уж, хорошо, что умереть во сне не значит умереть на самом деле. Как в "Кошмаре на улице вязов".
— Сколько раз это…будет повторяться? — рискнула я задать животрепещущий вопрос.
— Зависит только от тебя, — с жестокой честностью ответил Высший.
Я отметила, что баночка на столе светит жестяным донышком. И какого размера будет тара в следующий раз? Смириться со "следующим разом" уже было непростым испытанием для воли, не имевшей в своем послужном списке даже диет — я никогда не страдала лишними килограммами.
— Надо понимать, что сегодня я облажалась?
Иначе почему опекун смотрит так, будто завтра чьи-то похороны. И виновата в этом я.
— Нет, — мужчина резко поднялся, вызвав во мне легкий испуг и недоумение, — ты держалась достойно. Пойдем, до репетиции осталось не так много времени, тебе нужно восстановить силы.
— А сколько времени прошло? — я тоже встала со своего кресла.
— Два часа.
Ничего себе. Но, если вспомнить мое первое невольное погружение, все сходится. Тогда я тоже "читала" до рассвета. И Высший угадал мое состояние — жажда начала доставлять дискомфорт.
— Надеюсь, я не разговаривала во сне, — я смущенно засунула руки за спину.
— Не буду лгать, — Высший подошел ближе, — ты кричала.
О нет, как стыдно… Но спасибо, что сказал, в следующий гребаный раз буду сдержанней. А может, лучше бы мне этого не знать, зачем я вообще задаю ему столько вопросов? Не все ли равно?
— Столько смятения в твоих глазах, — он беззлобно усмехнулся, я вспыхнула, — в твоем обществе я совсем не скучаю по эмпатии. Придется заняться с тобой контролем чувств.
Нет, нет, нет!
Видимо, отчаяние на моем лице так его развеселило, что Высший в рассмеялся в голос. Опекун отошел к окну с поднятыми портьерами — созвездия дрожали, как затейливые нитки жемчуга, в такт его смеху, от которого по спине пробежал табун мурашек.
— Признаться, я рад и даже польщен, что ты не считаешь нужным скрывать от меня эмоции, — отсмеявшись, проговорил Судья, — но открывать сердце каждому довольно неосмотрительно и даже опасно.
— А с Вами не опасно? — на всякий случай я отступила на шаг, что от опекуна не укрылось. Во взгляде появилось что-то, напомнившее о злополучной встрече в лесу.
— Ты сомневаешься, — двинулся он ко мне звериным шагом, — не представляю ли я опасности…для тебя?
Последнее слово он произнес почти беззвучно, но у меня в ушах оно множилось эхом, а интуиция кричала, что нужно бежать. Бежать немедленно. Да, Высший не раз доказывал, что служит благому делу, да и моей безопасности уделял львиную долю времени, но были моменты — как сейчас, когда я просто панически, иррационально боялась. Боялась того, что он сделает в следующий момент. Официальные рамки отношений, или дружеские — любые, при каких можно предугадать поведение человека, рядом с ним исчезали. Стирались аурой его власти и могущества. А может, они были ни при чем…
Я сглотнула, когда он подошел совсем близко. Шагнула назад и уперлась в стену.
— Я не хочу, чтобы ты меня боялась, — выдохнул он мне в волосы, прикоснувшись ладонями к темной обшивке, по обе стороны от моей головы, ясно демонстрируя нашу разницу в росте, — за свою недолгую жизнь ты боялась и боролась достаточно, — большими пальцами он вытер мои недавние слезы, — позволь мне заботиться о тебе.
— Вы и так это делаете, — звук получился тонким и свистящим, как шум ветра в водосточной трубе. Я отвернулась, почти коснувшись щекой стены. Пожалуйста, пусть он оставит меня и уходит. Что он делает? Зачем? Чтобы проучить за то, что вслух подвергла сомнению его…благонадежность? Однажды мне уже показалось больше, чем было на самом деле.
— Скажи, что тебя пугает, — с изощренной медлительностью Высший взял меня за подбородок и развернул к себе. Очертил пальцем мою нижнюю губу. Никогда в жизни она так не дрожала…
Я предприняла попытку извернуться и выскользнуть из-под его руки, но лишь сделала хуже — теперь в плен попали запястья.
— Я не боюсь Вас, милорд, — последнее слово было призвано возвести преграду, но он видел меня насквозь.
— До сих пор мы обходились без ненужных формальностей, — мягкая улыбка, от которой внутри дрогнуло, — и это меня радовало. Но ты не ответила на вопрос.
— Это часть обучения? — я едва шевелила онемевшим языком. А с него готова была сорваться открывшаяся правда — я безумно боюсь привыкнуть к его близости — объятиям, прикосновениям, откровенным разговорам — ко всему, что затягивало меня, как в губительную пучину. Потому что это дорога в один конец. Когда все прекратится — с окончанием обучения или по какой другой причине — я не смогу довольствоваться другими, когда-то привычными радостями. Это как после изысканных блюд вернуться к пирожкам с капустой. От последнего сравнения я едва не хихикнула вслух, так и представив себя, одинокую, со злосчастным привокзальным пирожком в руке.