Прошедший бурный год не прошел даром для сметливого Нестора Махно, да и атаманы его и «комиссары» из числа анархов поднабрались кое-какого политического опыта. Несколько месяцев, не испытывая серьезного внешнего давления, правил Махно в своей «махновии», поэтому чрезвычайно важно присмотреться к этому, так сказать, «гражданскому строительству».
В нашей исторической литературе немало писалось о классовой природе махновщины – каково там было воздействие кулаков, середняков и все такое прочее (в своей прежней статье и мне отчасти пришлось разделить этот грех). Эти построения умозрительны, они шли от марксистской догмы, никаких реальных данных отыскать тут нельзя. В этом смысле совершенно точно выступил на Всеукраинской партконференции (1920 год) один из видных коммунистических деятелей Яков Яковлев (острота обстановки вынуждала к откровенности): «В махновском движении трудно отличить, где начинается бедняк, где кончается кулак. Это было массовое крестьянское движение».
Махно, вожак восставшего вооруженного народа, диктаторскими задатками явно не обладал. Конечно, он был крут, отправить человека на расстрел ему не стоило ничего, но… такое уж времечко, а он никак не хуже многих прочих. Вспыльчив бывал, гневлив, нервы его явно подводили. Вот, скажем, рабочие депутаты города Александ-ровска резко оспорили какое-то решение махновцев. В ответ Махно за своей подписью публикует в газете повстанцев «Путь к свободе» грозное письмо в их адрес, называя рабочих-делегатов «ублюдками буржуазии», а в другом месте даже – «прислужниками Деникина» (1 ноября 1919). Обвинения хуже нет, и что же? Убили бедных работяг? Да ничуть не бывало, отправили восвояси. При товарище Троцком такие вольности даром бы не прошли и при генерале Слащеве тоже: один бы всех непокорных расстрелял, другой бы повесил…
Уже 27 октября махновское командование созвало съезд делегатов из предводителей повстанческих частей, крестьян окрестных волостей и рабочих близлежащих заводов. Пытались управлять собранием присные Махно, анархи вроде Аршинова и «дяди Волина», но худо-бедно какое-то народоправство все же соблюдалось. Съезд принял решение о мобилизации в махновскую «армию» ни много ни мало как двадцати возрастов (от 19 до 39), призыв этот, опять-таки согласно анархистским догмам, объявлялся «добровольным и уравнительным»; решение было принято легко, ибо екатеринославским селянам с трех сторон угрожали красные, белые и петлюровцы, которых большинство местных крестьян и рабочих не принимали.
Было также проголосовано о создании повсеместно «вольных безвластных советов». Что означает второе из этих трех слов, никто из махновцев точно не знал, зато первое, напротив, воспринималось положительно, ибо на деле уже все поняли, как выглядят советы при большевистских ревкомах, белогвардейских и петлюровских комендантах. Разумеется, народоправство в «махновии» было далеко до совершенства, куда уж! При Махно тоже, по примеру большевиков и некоторых иных левых партий, образовался свой «революционный военный совет». Входили в него, помимо старших наставников Махно Аршинова и Волина, анархи самого бунтарского толка: И.Тепер, И. Эмигрант (Готман), Я. Алый (Суховольский), А. Барон (Полевой) и еще некоторые. По свидетельству Галины Кузьменко, почти весь махновский «реввоенсовет» состоял из евреев. В свою очередь, Тепер жаловался позже, что через жену Махно на него, дескать, оказывали дурное влияние «украинские националисты». Это явное преувеличение, Галина Андреевна была и осталась до конца дней своих украинской патриоткой, но без всяких крайностей; кстати, с мужем и дочерью они говорили по-русски.
«Реввоенсовет» издавал газеты, выпускал листовки, устраивал митинги и проч. Никаких особых властных привилегий он не имел, а на авторитет батько его члены и не думали покушаться. Анархизм по-прежнему был лишь внешней приметой, махновцы отстаивали независимость
областей, им подвластных, являя образец некой новой пугачевщины со своими «енералами» в лице атаманов батько. Как бы то ни было, но, по свидетельству мемуариста М. Гутмана, печатавшегося в эмиграции и резко отрицательно относившегося к Махно, в Екатеринославе батьковы хлопцы вели себя куда пристойнее, чем недавно занимавшие город казаки Шкуро. Этому следует верить, ибо в «махновии» действовали многие партии, свободно существовали профсоюзы, даже местные большевики начали выпускать вполне легальную газету «Звезда» (правда, вышло лишь несколько номеров, но и сама «махновия» просуществовала недолго).
Конечно, власть всякой военщины, а партизанской тем более, для людей не сахар. Сам Нестор Махно, не будучи злодеем или тем паче изувером, невольно порой поощрял произвол и насилие. Известно, например, из бесспорных источников, что начальнику Екатеринославского гарнизона махновцев он выдал охранную грамоту следующего своеобразного содержания: «Знаю Скальдицкого как честного человека. Всякий, кто ему не верит, – подлец.' Батько Махно». Сохранилось множество достоверных свидетельств о казнях, насилиях и грабежах (порой пышно называвшихся «экспроприациями»), но ведь напомним: «подешевел человек за революцию»… Наладить положительную гражданскую жизнь махновцы были, конечно, не способны. Вот одно лишь описание, довольно красочное. Очевидец рассказывает о сцене, которая наблюдалась им в небольшом городке Бердянске, в ту пору входившем в «махновию»:
«На площадке против комендатуры собралось человек 80 – 100 махновцев и толпы любопытных. На скамейку поднялся комендант города, молодой матрос, и объявил: «Братва! Мой помощник Кушнир сегодня ночью произвел самочинный обыск и ограбил вот эту штуку. – Он показал золотой портсигар. – Что ему за это полагается?» Из толпы два-три голоса негромко крикнули: «Расстрелять…» Это подхватили и остальные махновцы, как, очевидно, привычное решение. Комендант, удовлетворенный голосованием приговора, махнул рукой, спрыгнул со скамейки и тут же из револьвера застрелил Кушнира. Народный суд окончился, а махновцы, только что оравшие «расстрелять», довольно громко заявляли: «Ишь, сволочи, не поделили»; комендант же, опустив портсигар в карман брюк, отправился выполнять свои обязанности. Так осуществлялось на деле махновское «народное правотворчество».
Заняв тот или иной город, махновцы считали необходимым разрушить тюрьмы, так как «свободному народу они не нужны». П.Аршинов подробно рассказал о подобных событиях, которые иногда превращались в настоящие театральные действа. Тюрьмы обычно взрывались, а находившиеся в них уголовники отпускались на свободу, часто пополняя собою махновские отряды. Гораздо хуже приходилось политическим противникам махновщины. К ним применялась только одна мера наказания – смерть. В Екатеринославе махновцы уничтожали не только пленных офицеров белой армии, но и членов их семей. Расстрелы происходили на берегу Днепра, а трупы бросали в воду. В этом принимал непосредственное участие и сам батько, а его лейб-палач Задов собственноручно душил людей.
Еще хуже обстояло дело в «махновии» с жизнью хозяйственной: помимо общих причин – разрухи, распада привычных экономических связей и т. п. – здесь сыграл роль убогий анархистский догматизм, вредный, как и всякий иной. Махновцы разрешили хождение всех видов денежных знаков, от царских и деникинских до советских, анархистские идеологи страшно гордились этой мерой как архиреволюционной. Не надо быть финансистом, чтобы понять: подобное привело к полному хаосу денежного обращения. В коллекции автора есть купюра времен Временного правительства («керенка») достоинством в пять рублей, на которой стоит грубая надпечатка, выполненная резиновым штампом на украинском языке: «Гоп, кума, не
журись, у Махно гроши завелись». Если бы от махновской «экономической политики» осталась бы только эта ассигнация, добавлять уже ничего не надо.
Однако добавим. Один деятель профсоюзов Екатеринослава вспоминал по горячим следам событий, как в ноябре 1919-го к ним на заседание явился один из махновских атаманов (имя его в источнике не названо). Новоявленный Адам Смит заявил буквально следующее: «У вас есть заводы. Мы освободили «ас от золотопогонников, теперь устраивайтесь сами. На заводах есть железо, есть проволока, канаты, ремни; продавайте это или меняйте на хлеб. Мы вам мешать не будем, наше дело воевать». Пояснять тут что-либо тоже нет необходимости…
Как всякие популисты, махновцы заботились о «простом народе». Они конфисковали все ценности банков, ломбардов, кредитных обществ, а «реввоенсовет» оказывал денежную помощь неимущим. Очевидец рассказывает, что к местам выдачи выстраивались тысячные толпы, решение принималось предельно просто, то есть по наитию раздающего, но суммы бывали порой немалые – до 1000 рублей, а фунт хлеба стоил тогда на местном рынке 5 – 6 рублей. Зато яростно боролись с «золотопогонниками»: нескольких молодых людей, замеченных на улицах Екатеринослава в офицерских сапогах и галифе, убили без всяких разбирательств. Махновский съезд «безвластных советов» постановил, что правосудие должно быть «живым, свободным, творческим актом общежития». То есть законов не надо, будем судить «по совести»; к чему подобное приводило в нашей стране, рассказывать не надо, будь то у махновцев или любых иных.