- Граждане судьи, вы же хорошо знаете: бойцу про своих командиров не то шо говорить - думать плохо не положено. Иначе яка же это будет армия?.. И если мои командиры отказываются от меня, значит, у них есть причина. К примеру, така. За дезертирство с них могут спросить, и строго, вот они и решили избавить себя от неприятностей... Но я-то почему из-за этого должен дополнительно страдать? При том же, граждане судьи, я ведь еще следователя своего просил... В протоколе его записано... Я просил отправить меня в полк, на очную ставку... Это сделать и вам не поздно...
- М-мда, - председательствующий обменялся многозначительными взглядами с членами трибунала. - А что вы скажете суду в своем последнем слове?
- А шо иного я могу сказать? Виноват и заслужил самую суровую кару... И все же буду просить вас, чтобы вы не наказывали меня смертью. Отправьте меня на фронт, доверьте снова оружие... Понимаю: немногого стоит слово дезертира, но я его все равно произнесу: беспощадно буду мстить фашистам!..
- Суд удаляется для вынесения приговора!
"Выносил" он его нестерпимо долго - так, по крайней мере, показалось Николаю, с ложным пафосом и ложной искренностью до конца разыгравшему преступно неблагодарную роль. Шестое чувство подсказывало ему: члены трибунала поверили в его мнимое дезертирство.
- Встать, суд идет!
Николай всматривался в непроницаемо строгие лица своих судей, исполненных важностью момента. И когда они шли, и когда усаживались за столом, накрытым обветшалым красным сукном, члены трибунала даже ни разу не взглянули в его сторону - для них Николай вроде бы уже и не существовал. Внутри у него все онемело: значит, никаких надежд!..
Будто певец с аккомпаниатором перед началом концерта, председательствующий переглянулся со своими коллегами, мимолетно бросил отчужденный, холодный взгляд на Николая и, откашлявшись, начал металлически суровое:
- Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики военный трибунал... признал Косаренко виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 193-9а Уголовного кодекса РСФСР, но, не усматривая по обстоятельствам дела необходимости применения к нему высшей меры уголовного наказания - расстрела и, руководствуясь статьями 319 и 320 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР и статьей 51 Уголовного кодекса РСФСР, приговорил:
Косаренко Ивана Дмитриевича на основании статьи 193-9а Уголовного кодекса РСФСР с применением статьи 51 Уголовного кодекса РСФСР лишить свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на десять лет без последующего поражения в правах и без конфискации имущества.
Исполнение настоящего приговора в порядке примечания 2 к статье 29 Уголовного кодекса отсрочить до окончания военных действий, направив осужденного на фронт.
Если Косаренко в действующей Красной Армии проявит себя стойким защитником СССР, то мера наказания ему, по ходатайству командования части перед военным трибуналом, может быть понижена, или он может быть вовсе освобожден от отбывания наказания.
Меру пресечения трибунал определял: содержание под стражей отменить, Косаренко из-под стражи немедленно освободить и направить в действующую Красную Армию.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит..."
В зале судебных заседаний, по-казенному мало уютном, на какое-то время устоялась звенящая тишина: только и слышно было, как за широким окном, покрытым толстым слоем намерзи, весело и беззаботно чирикали воробьи.
- Подсудимый Косаренко, вам понятен приговор? - спросил председательствующий уже обычным тоном обычного человека, не обремененного тяжкими обязанностями решать драматические, а порой и трагические судьбы людей.
- Значит, я попаду на фронт? - словно бы не веря тому, что услышал, уточнил Николай. - Значит, мне снова доверяется оружие?
- Совершенно верно, - подтвердил председательствующий, не без удивления глядя на осужденного, у которого навернулись на глаза слезы радости. - Вы будете отправлены в штрафную роту, чтобы искупить свою вину.
- Спасибо, сердечное вам спасибо! - поблагодарил взволнованный Николай.
Душа его пела и ликовала.
Члены трибунала непонимающе переглянулись: такого им видеть еще не доводилось...
11
- Товарищ майор, рядовой Косаренко прибыл в ваше распоряжение!
Молодой, по-цыгански красивый офицер с двумя орденами Красной Звезды и нашивкой за тяжелое ранение, оглядев новичка, устало, но не безразлично поинтересовался:
- Что такой худой? Из госпиталя?
- С курорта, - улыбнулся Николай и протянул майору документы.
- А, так, оказывается, ты штрафник? За что осужден?
- За дезертирство, товарищ майор.
Офицер недовольно нахмурился:
- Ну, ну... Откуда родом?
- Воронежский...
- Гм... Земляк, выходит?
Николай насторожился:
- А вы, товарищ майор, из самого Воронежа?
- Нет, из Бутурлиновки.
- А еще воронежцы тут есть?
- Вроде бы нет, а там кто ж его знает. Людей в запасном полку - тысячи, а я в нем недавно, из госпиталя... Штрафниками у нас тут командует старший лейтенант Перепелкин, к нему и направляй свои стопы... Есть, небось, хочешь?.. Хотя чего об этом спрашивать... Айда на кухню, к повару Самойленкову, и скажи ему, что это я тебя прислал. Обед, правда, уже прошел, ну да, я думаю, он чего-нибудь найдет... Что ж, земляк, искупай вину честно, изо всех сил старайся смыть с себя грязь позора!
- А мне по-иному нельзя, товарищ майор!
Еще на подходе к столовой Николай почувствовал волнующие запахи и, глотая слюну, с опаской подумал: "А что если от обеда действительно ничего не осталось?.."
В огромном зале, вмещавшем не одну сотню людей, сидело всего несколько бойцов. Николай направился к раздаточному окну, вызвал повара и, когда тот, вытирая руки о полотенце, неспешно подошел, по-свойски поприветствовал его:
- Привет, браток!
- За добавкой? - глядя куда-то мимо Николая, спросил лоснящийся повар таких "братков" его ежедневно осаждают десятки.
- Я от майора Нечипуренко. Он приказал накормить меня. Повар сощурил хитро улыбающиеся глаза:
- Не покормить, а накормить? А много ли съешь?
- Сколько дашь, столько и съем.
- Ой ли?.. Ну считай, что тебе повезло. Нынче срочно отправили команду, даже пообедать не успела, - сказал повар и подал миску супа.