- Вань, а Вань, слышь, что ль? - словно бы откуда-то издалека дошел до его сознания голос товарища. - Подставляй-ка, говорю, кружку допивать будем.
- Допивать - так допивать! - с веселой готовностью согласился Николай. - А знаешь, Митя, у меня ведь сегодня день особенный...
- Думаешь, у тебя одного? - усмехнулся Коровин. - Кажется, вместе в пекле побывали...
- Я не это имею в виду... Ровно год назад, Митя, я последний раз виделся с женой и ребятишками... И солнце тогда вот так же светило, только на душе у меня было совсем другое. В тот день, Митя, я первый раз предстал перед военным трибуналом...
- Что ты говоришь? - удивился Коровин, перестав жевать, - а за что тебя судили-то?
Николай не ответил, колеблясь: стоит ли до конца раскрываться? Не лучше ли снова замкнуться и до поры до времени жить в своем обособленном мире?..
Да, да, конечно же, пока что рано раскрывать свою душу, отягощенную страшной тайной, которая не дает покоя ни днем ни ночью. Умом Николай понимал и сердцем чувствовал, что еще не настал тот желанный час, когда можно будет это сделать, не боясь возможных последствий, столь же непредсказуемых, сколько и опасных. Но теперь уже недалек он, тот час, если до него судьба штрафника, избранная им самим, не распорядится по-своему. Тогда уж он, живущий под чужим именем, унесет с собой свою тайну, и уже никто и никогда ее не раскроет.
Нет, только не это, только не это!
19
К концу второго месяца пребывания на фронте Николай сделал еще две зарубки на ложе винтовки - в память об убитых врагах. Одного из них он подстрелил при несколько необычных обстоятельствах.
Однажды, обходя по заданию капитана правый фланг обороны роты, увидел девушку-солдата с кудряшками на тонкой, почти детской шее. Маленькая, щупленькая, она стояла на снарядном ящике в хорошо замаскированном окопе и наблюдала за передним краем противника. Рядом со снайперской винтовкой на бруствере лежал букет диких цветов. Девушка не слышала, когда Николай подошел к ней, и он, разглядывая ее с чувством отцовской нежности и жалости, подумал: "Милая ты моя, да какие же ветры тебя-то сюда занесли? Разве ж по тебе это занятие?.."
Нет, не хотел бы Николай, чтоб через шестнадцать-семнадцать лет его Валя вот так же стояла на снарядном ящике и рядом с букетом перед ней лежала бы снайперская винтовка. Лучше самому пять раз умереть, но не допустить такое!..
Почувствовав на себе взгляд, девушка резко обернулась. Нежное, почти детское лицо, пухловатый рот и большие, сосредоточенные глаза, синие до неправдоподобности...
- Здравствуй, сестричка!
Девушка нахмурила тонкие брови и не без открытой ухмылки ответила:
- Здравствуй, брат.
Николай улыбнулся.
- Я не из нахалов, так что не бойся.
Девушка ему в ответ уязвленно:
- А откуда ты взял, что я боюсь?..
- Колючая ты.
- Такой уродилась... И вообще, проваливай-ка ты отсюда подобру-поздорову, не мешай наблюдать за противником. Я снайпер...
- Ого, как строго!.. А, между прочим, снайперскую тактику знаешь плохо.
- Это почему же? - удивилась девушка, самолюбиво прикусив нижнюю губу.
- Обзор отсюда не очень хороший. На твоем месте я бы оборудовал себе окоп вон под тем кустом.
Тонкие брови девушки изогнулись в изумлении.
- Позади своей траншеи?
- Да, именно позади. Лишние полсотни метров для снайперской винтовки не играют никакой роли, зато дадут тебе огромные преимущества.
Девушка пристально оглядела легкое возвышение, покрытое кустарником, и обрадованно воскликнула:
- А и верно, оттуда передовая врага лучше просматривается!.. Но замаскироваться там труднее.
- Зато надежнее... Ночью там и оборудуй свою огневую позицию.
Уходя, Николай пожелал на прощанье:
- Удачи тебе, синеглазая!
- Спасибо... Только подожди, тут такое дело... Нужен совет... Видишь вон ту корявую сосенку?
- Вижу,
- Левее ее желтеет бруствер и торчит пень. Так вот, чуть правее этого пня часто появляются финны. В траншее, наверное, какое-то возвышение. Может, валун... Когда они проходят по нему, то высовываются чуть ли не по пояс. Но ненадолго: не успеешь прицелиться, а он, проклятый, глядишь, уже скрылся. Зло прямо берет...
- Еще бы, - поддакнул Николай, иронически улыбаясь. - Ишь, какие несознательные... Нет бы встать во весь рост на бруствере и попозировать, а они прячутся... Вот и воюй с такими противниками!
- Не смейтесь! - девушка опять прикусила губу, покраснев до кончиков ушей.
Николай легонько отстранил ее и, не трогая винтовки, через линию прицела посмотрел на то место вражеской траншеи, где, по ее словам, появляются финны.
- Вот почему не успеваешь выстрелить? У тебя же винтовка не закреплена!
Он заострил ножом четыре колышка, вбил их попарно, крест-накрест, в землю и положил на них винтовку. Изменяя места соприкосновения колышков, устойчиво закрепил винтовку в положении, готовом к немедленной стрельбе по цели, которая появится в ожидаемом месте.
- Теперь становись и жди... Только не зевай!
- Теперь-то уж я дам им прикурить! - сказала она с той поспешной самоуверенностью, которая свойственна молодым, увлекающимся натурам. Пускай только покажутся.
- Жалко у меня нет времени поглядеть, но после обеда я к тебе наведаюсь, ладно?
- Приходи, убедишься...
Возвратился он скорее, чем предполагал, - не терпелось узнать, действительно ли пойдут на пользу его советы синеглазому снайперу, у которого было много желания бить врага, но не было опыта.
Девушка встретила его с виноватой улыбкой:
- Промазала... Очень уж мало времени... Вот если бы его хоть на секунду остановить!..
- Крикнула бы ему, глядишь, он бы и разинул рот, - пошутил Николай, и вдруг его осенила догадка: - А что если попытать сдвоенным выстрелом!
- Как это?
- Представь себе, идет финн, и вдруг у самого носа его свистнет пуля. Что он сделает?
- Вздрогнет, конечно.
- Правильно. Вздрогнет и непременно остановится. В это-то время и надо бить...
- Но одному это невозможно.
- Правильно. И я предлагаю поохотиться вдвоем. Не возражаешь?