Представитель правительства сосредоточенно молчал. Вначале его глубоко захватила экспедиция, но чем больше было разговоров о подводных скалах, тем быстрее испарялся первоначальный подъем. Он склонен был к осторожности. Поэтому при голосовании он присоединился к ученым, и представитель капитала с большим неудовольствием отдал распоряжение капитану:
— Умерьте ход. Ориентируйтесь на землю. Пристанем при первой возможности. Будьте осмотрительны.
Он не терял надежды снова, при каком-либо маневре, нащупать «Искателя». Он не мог рассказать всего, что знал.
К вечеру горизонт стал тускнеть, а к утру все было покрыто сплошной пеленой тумана. Как будто молоко висело в воздухе. Яхта была скрыта от всех. Это радовало Макса.
На палубе можно было ходить только ощупью. Если терялись перила или канат, казалось, что ты оторвался от реального мира, что никогда не встретишься снова с людьми.
Капитан был в подавленном настроении — терялось время — это было не по нем. Он не выходил из каюты Макса.
В каюту постучался Аконт. Без предисловий он заявил, обращаясь одновременно к Максу и к капитану:
— Я могу вам очистить от тумана полкилометра в длину и метр в ширину.
Макс и капитан переглянулись. Это звучало настолько необычно, что оба в один голос переспросили. Аконт подтвердил. На вопрос, что ему надо для осуществления этой меры, он лаконически ответил:
— Ничего. Все взято с берега.
Аконт вышел, оставив их в почтительном недоумении.
Это был исключительно удачный выход из положения.
В каюте, превращенной в лабораторию, Аконт заканчивал последние приготовления. Сейчас должен быть пущен в ход аппарат, и «Искатель» двинется в путь. Машинально он открыл тетрадь, пробежал все вычисления.
Стрелки манометра показывали максимальное давление в баллонах с газами.
— Генрих, а ты сможешь пробраться с зеркалами на палубу — ведь ни зги не видать?
Генрих, молодой матрос, был помощником Аконта в его работах. Он был до самозабвения предан всем опытам Аконта. Все свободное время он проводил среди приборов. Какое счастье трогать их руками, чувствовать их дыхание, видеть, как чудесно они оживают!
Генриха, несмотря на его молодость, житейские препятствия мало смущали. По блеску глаз видно было, что порученное дело он выполнит.
Внезапно лицо просияло: какая-то мысль прорезала мозг.
— А что, если пустим аппарат сразу, как выйдем из каюты, тогда и на палубе станет светло?
На лице Аконта изобразился ужас. Он весь как-то сжался и застыл. Генрих почувствовал, что задел что-то очень больное, какую-то невысказанную тайну. Через несколько секунд Аконт овладел собою, отмахнулся, точно перед глазами кто-то стоял, и уже спокойным тоном сказал:
— Генрих, дай слово, что ты никогда не тронешь в лаборатории ни одного винтика без меня и без моего ведома. Даешь?
— Есть!
— А теперь осторожно бери вот эти зеркала и неси их на палубу. Прикрепи к той тумбе, на которой вчера мы сидели. Когда будет готово, скажешь.
Генрих с необычайной осторожностью взял зеркала и направился к двери. Он надавил ее плечом, дверь приоткрылась и с силой захлопнулась. Он инстинктивно, защищая зеркала от удара, откинулся назад, оступился и упал. Аконт остолбенел. Генрих лежал неподвижно. Перед собой на вытянутых руках он держал зеркала. Первая мысль — о зеркалах. Аконт скользнул по ним взглядом — целы, перескочил через Генриха и налег на дверь — она легко и бесшумно открылась. За дверью никого не было.
— Генрих, все обошлось благополучно. Будь осторожен!
Аконт взял из его рук зеркала, пощупал выводные трубки — все на месте; затем помог ему подняться и вместе с ним вышел в коридор.
Туман был так силен, что все выходы на палубу были закрыты.
Аконт поднял крышку от выходного люка и вывел Генриха на палубу. Все было в молочной пелене.
В лаборатории трещал звонок телефона.
Аконт осторожно опустил крышку люка и поспешил к телефону.
— Алло, ты, Аконт? Говорит Макс. Как прибор?
— Генрих понес его устанавливать. Макс, распорядись, чтобы не было ни живой души ни на палубе, ни в коридоре. Пусть все остаются в каютах.
— Будет сделано.
Медленно повесил Аконт телефонную трубку, провел энергично рукой по лбу, как бы стараясь стереть с него что-то неизгладимое, и взял в руки соединительные трубки.