Сам того не замечая, Хейзит вновь приближался к дому Харлина. Делать этого явно не стоило. Хотя бы сегодня ночью. Если ищейки замка, кем бы они ни были, уверены в том, что ему известно местопребывание Фейли, они без сомнений устроили за ним слежку и теперь прячутся где-нибудь в тени соседних переулков, наблюдая за каждым его шагом.
Это надо же было додуматься подозревать Фейли в сговоре с шеважа! Ни одному здравомыслящему вабону подобная мысль даже в голову не придет. Зачем? Чтобы их руками отомстить Ракли? Но так не мстят: гибнут ни в чем не повинные воины, а Ракли далеко и, похоже, вовсе не спешит собственными глазами увидеть место первого за много зим крупного поражения. Есть о чем задуматься. Только чем мог на самом деле провиниться Фейли? Почему Ракли не предпринимал никаких попыток схватить его, когда тот верой и правдой служил народу вабонов на заставе Граки, и почему вспомнил о нем теперь? Потому, что раньше он не вызывал подозрений? Но тогда, простите, и Фокдан, и сам Хейзит должны заслуживать подозрения не меньше его. Их всех можно назвать «беглецами». Однако Ракли не тронул их. Правда, сегодня нет, а завтра — кто знает?
Хейзит не помнил, приходилось ли ему когда-либо слышать, что замок устраивает охоту за неугодными ему жителями Вайла’туна. Начать, конечно, никогда не поздно. И Фейли, по сути, не худший выбор. Он дружен с бывшим главным писарем, а тот, похоже, знает много того, о чем ему знать не следует. И потому опасен. Однако с Харлином опять-таки до сих пор ничего не сделали, хоть он, судя по всему, и боится каждого шороха. Нет, что-то во всей этой истории с заговором и шеважа определенно не сходится. Как там говорил Фейли? Все взаимосвязано?
Нагулявшись и надышавшись свежим воздухом, Хейзит уже собрался было повернуть домой, когда сначала услышал крики, а потом увидел над крышами домов яркие всполохи. Не будь той страшной ночи на заставе, он бы принял их за всполохи вечерних зарниц или, на худой конец, за вспышки праздничных огней, которыми обычно возвещают о начале представления уличные музыканты. Но сейчас Хейзит сразу понял: в Вайла’туне пожар.
Внезапно нахлынувший ужас погнал его домой, в таверну, к ни о чем не подозревавшим сестре и матери, однако отчаянное любопытство одержало верх над здравым смыслом, и он, застыв на мгновение в нерешительности, стремглав бросился туда, откуда доносились все усиливавшиеся крики.
Вскоре он уже был в толпе спешащих в одном направлении людей.
Он даже удивился тому, сколько их может оказаться на улице в столь позднее время. По вечерам Малый Вайла’тун обычно почти вымирал: вабоны постарше или обремененные семьей оставались дома, а те, что посвободнее, отправлялись в соседние трактиры и таверны скоротать время за кружкой-другой пива и обменяться мнениями по поводу произошедшего за день. Сейчас у Хейзита возникло ощущение, что сюда сбежались чуть ли не все жители. Поскольку существовало выражение «бояться больше огня», понятно, что самого огня здесь боялись сильно.
Кто-то сунул ему в руки ведро с водой. В спешке он расплескал половину, а потом долго не мог пробиться к столбу огня из-за обступившей его плотной толпы, пока ни сообразил, что ведро нужно просто передать по цепочке дальше.
Снова схватил ведро.
Снова передал.
Обратно вернулось пустое ведро.
— Быстрее! — кричали впереди.
— Не лейте в огонь! Лейте на дома! — кричали сзади.
Приток полных ведер иссяк.
Гомон толпы заглушался треском пламени.
Хейзиту захотелось зажмуриться и закрыть уши, настолько явственно он вспомнил свои ощущения тогда, в лесу, у подножия охваченной пламенем башни, которая грозила вот-вот обрушиться ему на голову.
Единственная разница заключалась в том, что на заставе постройки стояли достаточно далеко друг от друга, а здесь даже при слабом ветре огонь грозил в любой момент перекинуться на соседнюю крышу. И пусть сейчас завывания огненной стихии и крики людей не перекрывало пение разящих насмерть стрел, Хейзита с новой силой охватило желание развернуться и без оглядки кинуться прочь.
Остановило его только то, что он, несмотря на скопление народа, узнал это место: погребальный костер пылал над останками дома Харлина.
Это открытие настолько поразило Хейзита, что он сначала не поверил своим глазам. Совсем недавно он был здесь, разговаривал с писарем и его тайным гостем, вместе с ними ел принесенные из дома пироги, слушал удивительную историю свитков — и вот все это полыхает оранжевой гривой всклокоченных огненных волос.
В происходящем был какой-то смысл, однако Хейзит не улавливал его.