Она, как всегда, была очень бледна, может быть, даже бледнее обыкновенного, отчего ее глаза казались еще темнее и глубже.
— Вам неприятно, — сказала она, — что я узнала о поручении, данном вами Степану?
— Почему же? Я этому, может быть, обязан удовольствием вас видеть.
— Я все равно приехала бы, но это подвинуло мое посещение на один или на два дня.
— Я это и хотел сказать.
— Вы догадались, не правда ли, что после всего происшедшего нам необходимо повидаться?
— По крайней мере, я на это надеялся… Вы обошлись со мной жестоко в тот вечер. Но мы слишком старые друзья, — он сделал ударение на последнем слове, — чтобы вы об этом не пожалели. Я и сам был бы в отчаянии, если бы вы не так поняли мое поведение.
Все это было произнесено хотя и вежливым, но ироническим тоном.
— Князь, — заметила Анжель, — нам нужно переговорить серьезно. Отбросим в сторону всякую игру в слова.
— Я вас слушаю, — сказал он холодно.
Он небрежно поставил локоть на стоящий возле него маленький столик, облокотился подбородком на руку и пристально посмотрел на свою посетительницу.
Анжелика Сигизмундовна выдержала этот взгляд, делая вид, что не замечает его, и медленно начала:
— Была ли Ирена честной девушкой, когда вы ее встретили?
— Вполне!
— Вы нисколько в этом не сомневаетесь?
— Нисколько.
— Как вы думаете, что может стоить честь девушки?
— Она неоценима, — отвечал он тоном, который, не переставая быть вежливым, становился все более ироническим по мере того, как Анжель тверже становилась на занятую ею позицию.
— Но ведь вы должны знать, милейшая Анжелика Сигизмундовна, — продолжал он, — я всегда поступаю достойно моего имени и ничего не жалею. В этом отношении еще никто не мог упрекнуть меня.
— Как мне вас понимать?
— Я сделаю все, что вы потребуете от меня… если только это не будет превышать мои средства.
— И это все?
Сергей Сергеевич вопросительно приподнял брови, затем прибавил, снова принимая свой насмешливо-добродушный вид:
— Вы видите, дорогая моя, что я вам отвечаю как друг и порядочный человек, потому что подобный разговор обыкновенно происходит до, а не после. Но я хочу вам доказать, что ничего не имею против вас и питаю к вам самую искреннюю симпатию… к тому же ваша дочь — ангел, для которого я готов на всякие глупости. Вы видите, что я отдаюсь вам с руками и ногами.
Анжель слушала неподвижно и безмолвно.
— Хитрить с вами было бы глупо, да это и не по мне, — продолжал он. — Вы умная женщина, все это знают, очень умная, а с умными людьми самое лучшее быть искренним. Мы оба будем искренни. Это в наших общих интересах.
— Одним словом, вы предлагаете деньги мне и Ирене?
Она повела плечами.
— Я настолько богата, что могу дать их вам, если вам нужно! — добавила она.
Князь слегка нахмурил брови.
— Дорогая моя, — произнес он, — к чему вы волнуетесь. Я вам уже все сказал.
— Нет, вы ее соблазнили… самым бессовестным образом… посредством обмана. Она обесчещена. Чем хотите вы загладить это преступление?
Сергей Сергеевич отвечал, не изменяя своей полуулыбки:
— Я вижу, что вы сердиты на меня, сердиты на мое поведение относительно вас, которое, признаюсь, не было безупречным. Но будем справедливы, всякий другой поступил бы так же на моем месте. Я совершенно случайно встречаю очаровательную молодую девушку и от нее же самой узнаю, что она ваша дочь…
Он прервал речь.
— И тогда, — докончила Анжель, — вы сказали себе: дочь известной кокотки, к чему стесняться? Мне не удалось добыть… купить мать, я возьму дочь. Это будет прекрасной местью и блестящим успехом в полусвете на эту зиму. Анжель, конечно, рассердится, что над ней подшутили, захватив тайком ее сокровище. Но дело будет сделано — не воротишь, и если в один прекрасный день она приедет ко мне, ну что ж, я аристократ, богач, выну свою чековую книжку, вырву один листочек, на котором напишу цифру, какую она мне назначит. Мы будем больше чем в расчете.
Глаза Анжелики Сигизмундовны блеснули злобным огнем.
— Если бы дело касалось меня одной, это было бы очень хорошо. Я лучшего не стою!
Она была прекрасна в своем черном наряде, с матовой бледностью лица и сверкающими глазами.
— Но, — продолжала она, медленно отчеканивая каждое слово и вставая с места, — я мать и не хочу, чтобы моя дочь стала такой же, как я.
Князь слушал ее неподвижно, слегка бледнея при этих словах, но оставаясь невозмутимым.