Он вбежал в кабинет своей семенящей походкой, той походкой, которой ходят все молодящиеся старички, так метко названные Гоголем «мышиными жеребчиками».
К выдающимся представителям типа последних всецело принадлежал барон.
После взаимных приветствий оба друга уселись в кресла, закурили сигары и разговор начался с разного рода светских злоб и перешел, конечно, к последней интрижке князя, так оригинально окончившейся на вечере у «волоокой» Доры, на котором присутствовал и Федор Карлович.
— В чем же теперь заключается суть дела? — спросил барон.
— В чем? Кончено, мой друг, совсем кончено.
В голосе князя прозвучала холодная ирония, резкие, неприятные ноты.
— Это блестящее явление, и все продолжают до сих пор интересоваться, неужели оно не повторится?
— Для всех оно продолжалось лишь несколько минут, для меня же целых полгода, — заметил князь деланно небрежным тоном.
— И тебе надоело?
— Почти! — со смехом отвечал Сергей Сергеевич.
— Но надо согласиться, что она прелестна. Ты один только и умеешь находить таких.
— Да, действительно, красивее ее я не встречал! К несчастью, вмешалась мать!
— Анжель!
— Да, она сошла с ума!
— Полно! Она, кажется, превосходит всех дипломатов и ростовщиков на свете хладнокровием и расчетливостью.
— Честное слово! Знаешь ли, с каким она предложением, только перед тобой, являлась ко мне?
— Ну?
— Жениться на ее дочери!
— Что ты!
— Да! — захохотал князь.
Барон в свою очередь залился неудержимым, дребезжащим смехом.
— Не может быть!
— Это так же верно, как то, что я с тобой говорю.
— Серьезно?
— Совершенно серьезно, и все это сопровождалось слезами, просьбами и, наконец, проклятием и угрозами.
— Как… Анжель… просила? — удивленно, с расстановкой произнес барон.
— На коленях, барон, на коленях…
— Плакала?
— Еще как!
— Угрозы, — это я еще понимаю, хотя и считаю безрассудным. Начать в полусвете карьеру с тебя, да это обеспеченное состояние. Чего лучшего могла она желать для своей дочери?
— Я же тебе говорю, что она совсем сошла с ума. Ссылается на то, что она мать… Разыграла мне сцену из любой мелодрамы.
— И что же ты отвечал?
Облонский смерил барона взглядом.
— Князь Облонский не отвечает на… такие вещи. Я позвонил, и ее проводили.
На минуту собеседники замолчали.
— Знаешь ли, что бы я сделал на твоем месте? — заметил барон. — Она, вероятно, все еще влюблена в тебя?
— Не хвастаясь, признаюсь, что да.
— Ну так возьми ее обратно, отними у Анжель.
— Это мне прежде всего пришло в голову, когда Анжель сказала мне: она никогда не будет вашей любовницей… Но видишь ли, мой друг, Анжель хитра. Она, вероятно, научила свою дочь, которая ее слушается и участвует сама в этой комедии.
— Как так?
— Они разделили между собой роли. Мать угрожает и отнимает ее у меня, но притом по поручению последней говорит мне, что та умирает от любви ко мне.
— Да, это славно придумано, я узнаю Анжель.
— Какого-нибудь болвана, конечно, можно было бы поймать в эту ловушку, но меня не проведешь. Я поступил решительно… выгнал мать и разорвал всякие отношения навсегда.
Барон одобрительно качнул головой.
— Несчастная Анжель, представляю себе ее злость. Я знаю, на что она бьет. Знаешь, что будет дальше? — продолжал князь.
— Что?
— Дочка через несколько времени опять явится ко мне, бледная, расстроенная, чтобы снова завладеть мной.
— И ты сделаешь вид, что поддаешься?
— Я не люблю возобновлять оконченное. Я просто не приму ее.
— Как, ты будешь до такой степени непреклонен, и… не пожалеешь?
— Ну, этого я не скажу. Она бесподобная, эта девочка! Она дала мне редкое наслаждение… Понимаешь… невинность.
— В самом деле? — произнес недоверчиво барон и чмокнул губами.
— О, она самое чистое и искреннее созданье и вместе с тем столько инстинктивного уменья любить. Недаром она дочь Анжель!
Барон в ответ прищелкнул языком с видом знатока.
— Верю, уж ты в этом деле опытен!
Князь пустился в мельчайшие подробности тех наслаждений, которые он испытал с Иреной в эти полгода.
Вдруг за портьерой, отделявшей кабинет Облонского от его будуара, послышался слабый крик и падение чего-то тяжелого.