«Она очаровательна! — говорил он сам себе. — Кто она такая? Ни малейшего знания светского обращения!.. Очень застенчива. Несозревший плод… но зато какой плод!»
Он вел ее с удивительною ловкостью и поддерживал с нежным, почти женским, вниманием.
Вдруг Ирена подняла на него свои большие взволнованные глаза. В них отразилась какая-то тайная, неуловимая мысль, придававшая столько прелести ее взгляду, сообщив ему глубину, мало подходившую к ее возрасту.
— Кого я должна благодарить? — спросила она его.
— Князя Облонского.
— Князя… — повторила она громко, потом чуть слышно прибавила:
— Так оно и есть!
Она пошатнулась и остановилась.
— Что с вами?
— Ничего… А я… меня зовут Ирена Вацлавская.
— Вацлавская? — повторил в свою очередь удивленно князь.
Он бросил на нее пытливый взгляд. «Гм! — сказал он сам себе. — Неужели?.. Это было бы очень странно».
IX
«ОН»
Князь Облонский и Ирена вдруг разом остановились и взглянули друг на друга: она — как бы ожидая от него чего-то, ей уже ранее известного, он — с дерзкой полуулыбкой, значения которой, если бы даже она ее заметила, то не поняла бы…
— M-lle Вацлавская? — медленно повторил он. Он смолк на минуту, как бы в раздумье.
— Ваши родные живут здесь?
— Нет!
— То-то я здесь не знаю никого, кто бы носил такую фамилию.
— Моя мать живет постоянно в Петербурге.
Он пристально посмотрел на нее, так пристально, что она опустила глаза, веки которых были опушены длинными темными ресницами.
— Вы дочь Анжелики Сигизмундовны Вацлавской?.
— Да! Разве вы ее знаете? — спросила она дрожащим голосом.
— Я знаю одну прелестную женщину, которая носит такое имя и которая живет в Петербурге, на Большой Морской.
— Это она! — вскрикнула Ирена, вся просиявшая, окинув его взглядом, выражавшим полное доверие.
Князь принял к сведению эту радость и уловил появившееся в ее взгляде доверие.
Он улыбнулся и стал подробно описывать наружность Анжелики Сигизмундовны.
— Как вы ее хорошо знаете! — снова радостно воскликнула молодая девушка.
— Да, — отвечал Облонский, — я очень хорошо ее знаю… Я бывал у нее, но вас я никогда не видал и даже не знал, что у г-жи Вацлавской есть дочь.
— Это потому, что я никогда не была в Петербурге.
Они продолжали идти очень тихо, оба до крайности заинтересованные разговором.
— Тогда я больше не удивляюсь тому, что вижу вас в первый раз. Значит, вы не часто видитесь с вашей матерью? — пытливо начал князь.
— Очень редко, она приезжает в Покровское два или три раза в год — не более, и то всего на несколько часов, иногда, впрочем, дня на два. Вы знакомы с моею матерью, вам должно быть известно, что ее задерживают в Петербурге серьезные дела…
— Да, — отвечал он с едва заметной улыбкой, — г-жа Вацлавская действительно занята в Петербурге серьезными делами…
— Она вдова, — продолжала вопросительным тоном Ирена, — потому одна должна хлопотать по делу громадного наследства…
Облонский не заметил или не хотел заметить этого тона и отвечал вопросом:
— Вы знаете вашего отца?
— Нет! Я была еще совсем ребенком, когда он умер.
— И это здесь, в Покровском, вы получили воспитание?
— Да, я жила и живу у няни Ядвиги, еще у меня была гувернантка…
Оба замолчали.
Он первый возобновил разговор.
— Но если вы жили в этой деревне до сих пор, — сказал он, — то невозможно, чтобы вы в ней остались навсегда… Вы больше не ребенок… вы прелестная молодая девушка… Рано или поздно ваша мать, вероятно, рассчитывает взять вас к себе…
— О, да, — отвечала Ирена, — она мне обещала это вчера…
— Вчера?
— Она приезжала ко мне и два дня провела со мною… Сегодня, прогуливаясь одна по тем местам, где мы ходили с нею, я встретила вас…
— И я имел несчастие испугать вас и счастье с вами познакомиться.
Он слегка улыбнулся и прибавил:
— И вы скоро к ней поедете?
— Через пять или шесть месяцев она за мной приедет, и мы больше не будем расставаться.
— Конечно! Вы уже в таком возрасте, когда пора вас вывозить в свет, и вместе с тем настолько хороши, что не можете остаться незамеченной.
Он посмотрел на нее нежным взглядом, проникавшим в сердце молодой девушки, которое усиленно билось.
Ее неопытность, ее неумение скрывать свои чувства давали ему возможность ясно видеть, какое впечатление произвел он на нее.
— Это будет, — продолжал он, — большой и благоприятной переменой в вашей жизни, потому что вы, несомненно, должны очень скучать в этой глуши.