Трелони заорал, и это привело в чувство крестьянина. Но не осла. Сколько хозяин ни колотил его палкой, проклятое животное и не думало двигаться с места.
Джессалин перегнулась через корзину с углем и, стараясь перекрыть грохот паровоза, закричала:
– Нам надо остановиться!
– Не получится! – последовал ответ.
– Но почему?!
– Здесь нет тормозов!
О Боже… Джессалин закрыла лицо руками. Но так было еще страшнее, и она стала подглядывать сквозь пальцы. Осел наконец насторожился и сделал шаг вперед. Телега очень медленно двинулась следом. Паровоз, изрыгая дым, приближался, как обезумевший дракон.
Телега не успела переехать через рельсы. Тупой нос паровоза врезался в нее, подбросил в воздух, и весь мир вокруг превратился в пыльный желтый круговорот.
Столкновение никак не отразилось на паровозе. Он несся вперед. Смеясь и выбирая из волос соломинки, Джессалин оглянулась назад.
Внезапно паровоз страшно дернулся и встал на дыбы, как необъезженный жеребец. Раздался страшный скрежет, но Джессалин все же услышала крик Трелони:
– Держись!!!
Предупреждение несколько запоздало, потому что она уже летела навстречу голубому небу, зеленым полям и коричневой, очень твердой земле.
Перед тем как потерять сознание, Джессалин успела подумать, что этот цветовой круговорот все-таки сильно напоминает карусель.
Глава 5
– Я же говорил, чтоб ты держалась, черт побери. – Голос лейтенанта Трелони звучал очень сердито.
В спину Джессалин упиралось что-то острое. Она поерзала, пытаясь устроиться поудобнее и соображая, где она находится и каким образом она оказалась здесь, на острых колючках. Открыв глаза, Джессалин увидела черные, блестящие сапоги.
Очень медленно она перевела взгляд вверх. Спина Трелони закрывала заходящее солнце. Джессалин отметила, что его спина ей нравится. Ей вообще нравилось смотреть на него. Хотя ее вид отнюдь не доставлял ему удовольствия, особенно в данный момент.
Джессалин улыбнулась и заговорила, подражая женщинам из простонародья:
– В моем седалище застряла целая куча колючек. На мгновение ей показалось, что он вот-вот рассмеется вместе с ней. Но Трелони еще сильней поджал губы и присел на корточки.
– Полежи спокойно. У тебя на голове шишка с куриное яйцо. – Его рука нежно коснулась ее лба, и в этом жесте была какая-то странная близость.
Джессалин приподнялась на локтях.
– Нет, со мной все в порядке. Честно. – Однако она ошиблась, потому что уже в следующую секунду мир вокруг снова закружился, и она покачнулась.
– Ты хоть иногда делаешь то, что говорят? – Он схватил ее за руку уже отнюдь не нежно. – В следующий раз, если мне нужно будет, чтобы ты держалась покрепче, я попрошу тебя отпустить поручни.
Джессалин с трудом встала и на нетвердых ногах направилась туда, где, зарывшись носом в землю, стоял паровоз. Рычащий, изрыгающий дым дракон теперь выглядел мертвым. Вокруг валялись обломки рельсов. Все это выглядело так, будто игрушечную железную дорогу растоптала нога великана.
Она почувствовала, что он подошел и стал рядом, и, не оборачиваясь, спросила:
– Что произошло?
– Рельсы не выдержали. Мы ехали слишком быстро, да и паровоз для них тяжеловат.
– Как жаль! Теперь все подумают, что паровоз никуда не годится.
– И будут совершенно правы. – Его щека дернулась.
Джессалин стало больно за него. Ей так хотелось прижать его голову к груди, погладить по волосам, сказать, что мнение других не имеет никакого значения. Она прикоснулась к его руке.
– О нет, лейтенант Трелони. Ведь с такой мощью… С такой мощью можно изменить мир.
На минуту ей показалось, что в его темных глазах мелькнула надежда. Но он моргнул и отвел взгляд.
Со стороны дома послышался топот копыт. На своем здоровом гнедом мерине к ним мчался Кларенс. За ним, движимые любопытством, скакали несколько гостей во главе с мистером Титвеллом.
– Джессалин! – Кларенс соскочил с лошади, при виде сошедшего с рельсов паровоза его глаза расширились. – О Господи, Джессалин, ты цела? Мак, о чем ты думал? Ты не имел никакого права подвергать ее такой опасности…
– О Боже, Кларенс, – резко перебила его Джессалин. Она и забыла, каким занудой он бывал иногда. – Не стоит делать из этого трагедию. Я совершенно цела, если не считать маленькой шишки на голове.
– И нескольких колючек в хорошенькой попке, – добавил лейтенант Трелони.
Услышав это замечание, Джессалин прыснула от смеха. Пытаясь сдержать смех, она закрыла рот рукой и чуть не задохнулась.
– У нее истерика. – Покрасневший от злости Кларенс продолжал атаковать кузена. – Видишь, что ты наделал!
Подоспел Генри Титвелл с компанией. Его громогласный хохот огласил окрестные поля.
– Ну что, твой железный конь, похоже, скопытился? Так ведь? – К хохоту Титвелла присоединились остальные.
Лейтенант Трелони, казалось, не реагировал на происходящее. Его лицо не выражало никаких эмоций. Но Джессалин успела заметить, какая боль и обида мелькнули в его глазах, прежде чем он сделал их непроницаемыми. Она не выдержала.
– Дураки вы все! – закричала она. – Дураки и тупицы!
Неожиданное нападение ненадолго отвлекло смеющихся. Но вскоре хохот возобновился. Громче всех хохотал Генри Титвелл, хлопая себя по толстым ляжкам.
Джессалин сжала кулаки. Как она ненавидела их всех! За жестокость, глупость, невежество. За то, что они издевались над человеком, построившим замечательный паровоз, только потому, что он не вписывался в их прилизанный мирок. Она кожей чувствовала, как одинок лейтенант Трелони среди этих смеющихся тупиц. Она смотрела на него, и глаза ее сияли. Она и не подумала, что Кларенс Титвелл это заметил.
В свои двадцать два Кларенс Френсис Титвелл считал себя зрелым мужчиной. Однако каждый раз, когда он входил в библиотеку Ларкхейвена, внутри у него что-то болезненно сжималось. Мальчиком его вызывали в эту комнату только для порки. Вот и теперь, открывая тяжелые деревянные двери, он испытал хорошо знакомый страх.
Пол библиотеки покрывали восточные ковры приглушенных тонов, на окнах висели тяжелые портьеры зеленого бархата. На стенах красовались разнообразные охотничьи принадлежности – шпоры, хлысты, рога, а также старинные фитильные ружья и арбалеты. За стеклами шкафов виднелись книги в зеленых и золоченых переплетах. С первого взгляда было ясно, что комната принадлежала мужчине, но посетитель сильно ошибся бы, решив, что она отражает характер своего хозяина. Генри Титвелл ненавидел охоту и, насколько было известно Кларенсу, без крайней необходимости никогда не читал.
Человек, которого Кларенс называл отцом, восседал за огромным письменным столом из красного дерева в темно-бордовом кожаном кресле. Он не предложил сыну сесть, но тот все равно опустился на стул, испытывая тайное удовольствие от этого маленького вызова.
– Не потрудишься ли ты объяснить мне, – начал Генри Титвелл низким, гортанным голосом, – зачем ты привел на мой прием Маккейди Трелони? Этим своим рычащим чудовищем он все испортил.
– Честно говоря, он привел себя сам. – Кларенс попытался изобразить язвительную улыбку. – Да и какая разница? Ведь Трелони не нуждается в приглашении, он твой племянник.
– Он наглый ублюдок!
В обширной библиотеке слово «ублюдок» прозвучало, как удар колокола, улыбка Кларенса погасла.
На столе горела лампа под зеленым абажуром, и в ее свете одутловатое лицо Титвелла выглядело еще более нездоровым. Избегая взгляда сидящего перед ним молодого человека, он перебирал брелки на цепочке от часов. Руки его были огромные, неуклюжие. Руки рудокопа, хотя он ни разу в жизни не прикасался к кирке.
В такие минуты Кларенс надеялся, что этот человек ему не отец.
Такая возможность не исключалась, ибо покойная мать Кларенса спала и со своим мужем, и с мужем своей сестры, пресловутым графом Сирхэем. Она так и не смогла – или не захотела – сказать, от кого из них у нее ребенок. Кларенс никогда не понимал, почему Генри Титвелл простил ее. Он сам убил бы такую жену.