Она опустила штору и вернулась к столу, где давно уже остыл ужин для Миши — картошка и чай. Она взялась было за краски, но работа не ладилась. Она поднялась и снова подошла к окну. Тут-то наконец и мелькнул знакомый сигнал: свет — темно — свет!..
Наталья Лаврентьевна сразу же позабыла о том, что только что сердилась на сына.
— Где ж ты пропадал так поздно?
— Мама, это всё из-за Лины… Она задержала нас…
— Ладно уж, садись, поешь, неугомонный!
— Это я будь готов — всегда готов! — сказал Миша и сел за стол.
— А руки?
Миша посмотрел на свои руки. Это были обыкновенные мальчишеские руки — в ссадинах, в царапинах, не очень чистые, но и не слишком грязные. Он быстро повернул их ладонями вверх:
— Видишь — чистые!
— А это? А это?
— Это — загар… Ещё с лагеря.
— «Загар»! Марш на кухню, да с мылом, с мылом!
Делать было нечего. Миша поплёлся на кухню.
После ужина он сказал:
— Мама, можно — я немножко почитаю?
— Спать надо!
— Мама, я чуточку!
— Знаю я твои чуточки!
— Нет, правда, я капельку.
Миша сел читать. Только читал он не книгу, а рукопись. Это папка, а в ней — страницы. Это только так называется «рукопись», а на самом деле там всё напечатано на машинке.
Рукописи приносит мама. Она художница и рисует картинки для книг. Вот она принесёт из редакции какую-нибудь рукопись, нарисует к ней картинки, а потом, через несколько месяцев, выходит готовая книга. И всегда на ней где-нибудь маленькими буковками напечатано: «Рисунки Н. Денисьевой».
Недавно она принесла замечательную рукопись. Называется: «Миклухо-Маклай. Дневники». Это про знаменитого русского путешественника.
Миша как начал читать, так уж не смог оторваться. Раньше он мечтал стать артистом, или чтецом, или диктором. Но сейчас он понял: никаким он артистом не будет, а будет знаменитым путешественником, как Миклухо-Маклай. Он тоже будет открывать новые земли, изучать нравы народов, вести дневники…
Миша перелистывает страницу за страницей. Он не слышит, как по радио кто-то играет на скрипке, как шумят машины за окном, как мама говорит ему:
— Миша, чуточка кончилась!
Мама подошла к нему и решительно положила руку на страницу:
— Миша, хватит! Миша очнулся:
— Мама, ещё чуточку, тут как раз самое интересное…
— У тебя всегда самое интересное!
Наталья Лаврентьевна выключила радио, отняла рукопись и стала завязывать тесёмки на папке. Миша вздохнул, потянулся и стал раздеваться.
— Мама, а как ты думаешь, — спросил он, стягивая через голову узкую майку, — как ты думаешь, есть ещё где-нибудь на свете никому не известные, не открытые острова?
— Не знаю, — ответила мама. — Наверно, есть.
— Вот я их открою!
Он лёг, потёр пяткой о пятку и завернулся в простыню.
— Я знаю, как надо. Надо подойти к острову на шлюпке, водрузить флаг и описать правы. А бояться туземцев нечего. Если ты будешь с ними по-хорошему, вот как Миклухо-Маклай, тогда и они с тобой будут по-хорошему.
— Спи ты наконец, туземец! — сказала мама и села к столу рисовать.
А Миша повернулся к стене, закрыл глаза и стал думать о своих будущих путешествиях.
Вот он подходит на шлюпке к неизвестному острову. Жители с удивлением смотрят на неведомого пришельца. А он, без оружия, смело приближается к ним, здоровается…
Вдруг раздался страшный взрыв. Остров взлетел на воздух.
Миша испугался, открыл глаза. За бумажной шторой грохотал гром.
Миша вскочил, сбросил простыню:
— Ага, видишь, салют! А ты всегда выключаешь!
Босой, в одной рубашке, он подбежал к окну, отодвинул штору и уселся на подоконнике. Подоконник был ещё тёплый, потому что целый день его накаляло июльское солнце.
Мама погасила свет.
Комната наполнилась причудливым сиянием. Красное зарево вспыхнуло над Москвой. Голубые и лиловые лучи прожекторов то кружились в быстром хороводе, то сразу все застывали на месте, и тогда казалось, будто над Москвой раскинулся огромный шатёр.
Мама высунулась в окно, крикнула:
— Что взяли, товарищи?
— Вильнюс! — донеслось снизу несколько голосов.
— Мама, это где — Вильнюс?
— Вильнюс — это в Литве, у нас в СССР…
Мама посмотрела на Мишу. Его светлые глаза были широко раскрыты. В них маленькими цветными фонариками мелькали красные и зелёные ракеты. Мама погладила Мишу по голове против «шерсти», от лба к затылку, и сказала:
— Запомни это всё, Мишук!
Тут снова грянул залп, и гроздья торопливых ракет взметнулись к зыбкому шатру, сплетённому чз голубых и лиловых лучей.
Глава четвёртая
РАННИЙ ГОСТЬ
Салюты бывали каждый вечер. А в августе выдался такой счастливый вечер, когда их было целых четыре: четыре больших города освободила Красная Армия в этот день!
В тот вечер Миша и Наталья Лаврентьевна легли поздно, потому что они ни одного салюта не пропускали.
Рано утром, чуть ли не на рассвете, раздался звонок.
Миша сквозь сон услышал его и сердито заворочался под одеялом. Ох, уж эта тётя Поля! Почему она всегда приезжает так рано, когда самый сладкий сон? Спала бы себе и спала и другим не мешала!
Тётя Поля — это молочница. Она привозит через день молоко и действительно приезжает очень рано, с первым поездом.
Звонок повторился. Миша повернулся на другой бок. «Сейчас мама встанет и возьмёт молоко».
Но мама не поднималась. Видно, она вчера после салюта ещё долго сидела и рисовала.
«Ладно, — подумал Миша, — пусть поспит. Я сам!»
Он откинул одеяло. Ох, как неохота подниматься! Глаза слипаются, голова тяжёлая, а руки и ноги тоже ещё словно спят.
Он кое-как встал, сунул ноги в тапки и зашлёпал на кухню. Было так рано, что даже мухи ещё спали.
Миша снял с полки кастрюлю, сполоснул её под краном и зашлёпал в тёмный коридор.
— Тётя Поля, — сказал он, нащупывая в дверях ключ, — почему вы всегда так рано приезжаете?
Обычно тётя Поля говорила: «Поздно спите, касатики, поздно!»
Сейчас она этого не сказала. Она молчала, и только слышно было, как она там за дверью дышит.
Миша удивился.
— Тётя Поля! — позвал он. — Это вы?
Тётя Поля долго не отвечала. Наконец она кашлянула и сказала:
— Откройте!
Тут уж Миша вовсе растерялся. Голос был совсем не похож на тёти Полин.
Миша не знал, как быть: открывать или не открывать? Потом он догадался: он вытащил ключ из скважины и посмотрел в неё. Но ничего не было видно, только слегка тянуло ветерком, словно кто-то дул Мише в глаза.
Он выпрямился и спросил:
— Кто там?
И тут за дверью сказали:
— Мишустик, открой!
Миша вздрогнул и выронил ключ. Сон мигом соскочил с него. Ведь только один человек на земле так называл его — Мишустик!
И этот человек сейчас стоит за дверью! А Миша ещё не хочет его впускать!
Он закричал:
— Папа!
И услышал в ответ:
— Он самый.
Миша торопливо стал искать на полу ключ, но от волнения никак не мог его найти. Он трогал пыль и а полу в тёмном коридоре и всё повторял:
— Сейчас… Сейчас…
Ключа, как нарочно, нигде не было. Папа терпеливо ждал за дверью. Миша сбегал в комнату за фонариком, зажёг его, зажужжал. Ключ лежал у самого порога. Миша схватил его, стал вставлять, но руки плясали, не слушались.
— Сейчас… Сейчас…
Наконец ключ вставился. Замок щёлкнул. Миша распахнул настежь дверь, крикнул: «Пап…» — и замер, словно язык прикусил. Перед ним стоял вовсе не папа. Перед ним стоял какой-то дедушка в военной форме.
Миша оторопел:
— Вы…
А дедушка вдруг схватил его, приподнял, прижал к себе и давай целовать.