В первый момент казалось, что единственным, кто порадовался выступлению Гэндальфа, был Бильбо. Но уже через несколько мгновений каждый ощупал свои раны, посмотрел на свой оскудевший скарб, помечтал об отдыхе и нескольких днях спокойной жизни.
Торин по-прежнему не общался ни с кем. Его боялись трогать, зная его взрывной характер и понимая то, как ему не легко после той бесславной для него лично битвы, в которой каждый из видевших ее узрел для себя пример величайшего возможного в этом мире мужества. Но… Он изменился, но все равно остался тем же… В вопросах, требующих мышления воина, его заменил Двалин. В остальном Торин глазами передал бразды старому мудрому Балину. С Торином было что-то не так, и Гэндальф пытался понять это. Легкий холод касался волшебника всякий раз, когда он пытался пообщаться с предводителем гномов. Но – как же трудно говорить с этим неисправимым упрямцем! Да и ответов на вопросы все равно не следовало.
Лес встретил путешественников легкими прямыми тропами, ягодами и грибами, которые росли в изобилии среди высоких стройных деревьев. Младшие гномы, как и прежде, шли впереди отряда, прихватив с собой Бильбо и без остановки расхваливая его за то, как он бросился на орка, чтобы спасти Торина. Остальные не столь торопились, переводя дух и наслаждаясь редкими моментами мира и спокойствия. Вскоре их ожидал последний ночлег под открытым небом, ибо уже на следующий день они должны были достигнуть жилища Бьорна – медведя-оборотня, хозяина этих мест.
Беззаботная компания готовила ужин, веселилась от души. Между тем, и в голове хоббита уже прочно засела мысль разобраться, что же так страшно угнетает его новоиспеченного друга. Трудно передать словами, что мы испытываем к тем, кому спасли жизнь. Впрочем, и раньше Бильбо искренне восхищался бесстрашным гномом, без обид снося все его выпады и даже прямые оскорбления. Однако, мудрые глаза Гэндальфа, разгадавшего его планы, всякий раз останавливали Бильбо от разговора. Лишь глубокой ночью он решился тихонько приблизиться. При виде Торина все существо полурослика пронизала боль и жажда участия. С Торином правда творилось нечто невообразимое. В широко раскрытых глазах читался немой ужас, черты лица были заостренными, напряженные руки укутывали тело в плащ, хотя ночь была очень теплой… Слова были неуместны, и Бильбо просто подошел ближе и сел рядом. Трудно сказать, какое впечатление произвело на Торина его появление. Но, даже не дав тому заговорить и выгнать его прочь, как это было раньше со всеми, хоббит взял гнома за руку, не отводя от него добрых глаз, умоляющих пояснить, что происходит. Руки были просто ледяными, ему и правда было очень холодно. Но еще больше пугало выражение глаз, словно ожидающих чего-то страшного и неизбежного…
- Да что же с тобой?
Вторая рука сама собой обняла друга, мысли сконцентрировались на желании помочь. Лавина тепла и правда отогнала прочь волны холода и сонмы чудовищных видений, навязчиво не дававших покоя уже вторую ночь подряд. Стало понятно, что Торин все равно ничего не сможет рассказать – голова его бессильно опустилась на плечо хоббита, напряжение в теле исчезло, руки стали чуть теплее. Его и правда терзало изнутри нечто, но теперь на смену этому злу пришел вожделенный сон… Трудно описать словами, что мы чувствуем по отношению к тем, кто спас нашу жизнь.
Бильбо был доволен – хоть все вопросы и остались без ответов. Лишь поправил упавшие на лицо друга густые темные пряди волос и глубоко задумался. Руки сильнее прижали к себе спящего друга, а помыслы стали еще чище и благороднее. Став участником похода, Бильбо узнал почти все о тех несчастьях и лишениях, которые выпали на долю принца. Много раз, забывая в душе горечь снесенных обид, он убеждал себя, что это лишь внешнее, что Торин просто уже не может по другому, ибо сама жизнь заставила его – в душе доброго и открытого миру – забиться куда-то вглубь своего подсознания, а внешне защищаться ото всего на свете. Его дерзость, немногословность, доходящая до неприличия прямота – что это, как не защитный барьер, который просто пришлось поставить между собой и этим миром, так не справедливо отнесшимся к нему и так страшно исковеркавшим его судьбу? И, конечно, одиночество – ибо даже те его товарищи, с кем Торина связывало нечто большее, нежели просто знакомство и контракт участия в этом опасном походе, были ему в первую очередь подопечными, подчиненными. У него не было прав открыться им просто как друзьям… У него вообще почти никогда не было прав перед кем-то открыться.
В душе зародилась светлая мечта стать тем, рядом с которым Торин не будет вынужден лишь исполнять свое предназначение и вести себя лишь так, как подобает его положению и статусу. Но, очевидно, пока что он, Бильбо, слишком мало для этого сделал. Мечта оставалась мечтой – греющей душу и побуждающей к действию.
========== Часть 1, глава 3 ==========
Сквозь кроны деревьев показалось видное высокое жилище. Гэндальф выехал вперед. Гномы не решались напрямую подойти к дверям дома высотою в четыре их роста.
- Дружище Беорн! Прими гостей, пришедших к тебе с миром и надеждой, хоть и без подарков! – грозно провозгласил Гэндальф.
На зов его никто не откликнулся, и без лишних церемоний маг спешился с лошадки и подошел к дверям дома. Массивные двери выдавали рост и силу хозяина. Гномы стояли там же, не решаясь податься вперед. Гэндальф же не стал выжидать появления хозяина и просто открыл рукой дверь.
- Входите, друзья! В этом логове медведя вас никто не обидит!
- Ты уверен в этом? – мрачно спросил Двалин.
- Похоже, он все-таки уверен. – подтвердил Балин и первым спешился с пони, чтобы войти в дом.
Обстановка напоминала добрые времена, когда ни у кого не было никакого скарба кроме деревянного – выдолбленного долотом из цельных кусков дерева. Высокая зала произвела на гномов неоднозначное впечатление – старшие вспомнили Эребор с его безупречной красотой и величием. Младшие подивились тому, что все окружающее их столь велико в размерах и неудобно для использования.
В центре зала стоял огромный стол. Лавки, обставленные вкруг его, словно гости здесь и правда бывали часто, высотою были такой, что гномам пришлось подсаживать друг друга, дабы сесть на них. Благо, с этим хлопот не вышло!
- Ты понимаешь, что мы ввалились в чужой дом? – мрачно спросил Двалин у Гэндальфа.
- А ты понимаешь, что я пришел в гости не к недругу, а к другу?
Гэндальфу было уже не до придирок своих сотоварищей. Его уже всерьез беспокоил Торин. Он видел, как Бильбо подошел к нему и не смог даже заговорить. Он видел, что Кили и Фили не слушают уже никого, потому как их дядя без слова и движения сидит у порога на одном месте.
- Торин! Позволь задать тебе вопрос!
- А позволь попросить тебя убраться!
- Ты был в полном одиночестве последние два дня. И никто не приближался к тебе. Ты даже не ел.
- И что с того?
- А то, что без хорошей трапезы долго не протянешь!
- Гэндальф! Ты явился сюда, чтобы кормить меня с ложечки? Ты хочешь, чтобы я плясал под твою дудочку во всем?
- Ну что за проклятие я встретил на своем пути! Торин Дубощит! Я не знаю более упрямого и наглого существа, чем ты, даже после всего, что нам пришлось пережить вместе! Ты невыносим, и снизойдет на тебя милость Эру, дабы другие твои товарищи не отвернулись от тебя из-за твоей гордыни и наглости!
- Гэндальф! Пригляди за трапезой и сейчас же оставь меня!
«Он невыносим!» - подумал Гэндальф. Но, уходя от Торина, почувствовал на руках холод и жжение – первый признак какого-то витавшего рядом близкого зла.
Бомбур был первым, кто без церемоний забрался в кладовку и начал опустошать ее. Вслед за ним Двалин схватил огромный вяленый кабаний окорок и оторвал от него зубами кусок мяса. Кили и Фили наполнили огромные деревянные кружки элем, раздали их товарищам, и никто не заметил, как Торин вышел прочь из дома навстречу темноте и подступающему холоду.
Торин… Он с радостью погиб бы в том поединке, отдал бы свою жизнь, лишь бы сейчас его товарищи не знали о его чувствах! С тех самых пор, как они спустились с горы, он скрепя зубы уходил от них, чтобы не выдать неведомый и не проходящий страх, овладевший всем его существом. Полное, убивающее собой бессилие, к которому теперь прибавилась еще и адская боль… Чудовищные видения – стая белых варгов, разрывающих на куски одиноко противостоящего им гнома, удары когтистых лап, окровавленные клыки вожака, перегрызающего шею врага…Да лучше бы ему провалиться сквозь землю! Он не мог говорить об этом, он должен был это скрыть. Любые попытки друзей поговорить с ним раздражали и даже воспринимались воистину враждебно – и понять природу этого чувства он и сам не мог.