— От Николая Михайловича! — удивился он. — Вы что, забыли? Сегодня утром, в парке…
Да, сегодня утром в парке стреляли в Женю Серову. Кто и почему стрелял, мне, Юлии Максимовой, всего лишь юрисконсульту, и неизвестно, и неинтересно. И никаких своих соображений на этот счет я не имею. А этот… крендель, он может быть от Серова, но может и от тех, кто стрелял. Откуда мне знать, чего они хотят от случайного свидетеля!
— Не отвлекайтесь на объяснения, — попросила я, поворачиваясь к нему. — Что вам от меня нужно?
— Николай Михайлович поручил мне переговорить с вами насчет утреннего происшествия. Про Женьку, милицию, — он запнулся и закончил, понизив голос: — Про вознаграждение. Он благодарен вам. — Серж шагнул ко мне. — Что, так здесь и будем разговаривать? Темы вроде не те…
Я молча сдвинулась в сторону, сохраняя между нами первоначальную дистанцию.
— Вы боитесь меня?
— Опасаюсь. Не хочу неприятностей.
— Каких?
— Всяких.
— Мне кажется, вы меня не так поняли.
По выражению его лица было видно, как он удивился и раздосадовался. Несомненно, если бы не поручение, плюнул бы и ушел прочь от вздорной бабенки, какой я ему сейчас представлялась. Ну, разумеется, Серега, от Серова ты, от кого же еще? Но я должна сомневаться. Ведь стреляли же! А, сомневаясь, бояться. А, боясь, быть, хотя бы для начала, колючей, дерзкой и стараться отделаться от тебя, Серж, не виденного ни разу, как можно скорее и по возможности тише.
— Знаете, давайте считать, что я не поняла вас совсем, — предложила я вполне миролюбиво. — И… проваливайте, пожалуйста.
— Не могу, — развел он руками, — не могу проваливать, не выполнив поручения.
— Хорошо, идите вниз. Поговорим на воздухе.
Серж в сомнении шагнул к ступенькам и обернулся, положив руку на перила.
— А вы?
Дурак!
— Следом я, следом!
Спускаясь, он несколько раз оглядывался и принимался бормотать что-то в оправдание своей нерасторопности, но замолкал, видя, как я настороженно останавливаюсь на безопасном от него расстоянии.
Выйдя из подъезда, он подождал на крылечке и лишь тогда, когда я оказалась рядом, на виду у многочисленных в это время прохожих, шагнул дальше, уже не заботясь о том, иду я за ним или нет. Давно бы так!
— Николай Михайлович извиняется за то, что не смог прийти сам, и просит передать вам свою благодарность и еще…
Но здесь я уже была в своей тарелке.
— Я благодарна Николаю Михайловичу за его благодарность, — перебила я. — И, знаете что, оставьте меня в покое. А если те, от кого вы явились, будут на вас за что-либо в претензии, объясните, что Юлия Максимова ничего не знает, ничего не видела и ни сегодняшним утром, ни вчерашним ни в какие неприятности не ввязывалась и ни в чем необычном не участвовала. Я вообще ничего не видела, ничего не слышала и говорить, а тем более рассказывать, мне не о чем и некому.
Опять я его удивила, но не слишком. По-моему, он начал от меня уставать.
Серж постоял, пошевелил мозгами, глядя на меня, и пробормотал в сердцах:
— Ну и черт с тобой! — Он повернулся и, затолкав руки в карманы, пошел вдоль дома к выходу со двора.
Я с торжеством смотрела ему вслед и поздравляла себя с правильным поведением, несмотря на досаду от того, что так и не пришлось узнать, в какой форме собирался отблагодарить меня Серов. А любопытно было! Но сейчас не благодарность его была мне нужна, хоть и не отказалась бы от нее в более мирное время.
Серж завернул за угол и исчез. И я пошла восвояси, чувствуя легкое разочарование, которое, конечно же, не имело значения.
Что мне благодарность, пусть даже выраженная в солидной денежной сумме, но полученная из вторых рук? Нет, милейший Николай Михайлович, мне нужны вы. Очень хочется познакомиться поближе. Хорошо бы добиться вашего расположения. А благодарность… Пусть она послужит первой ступенькой на пути к нему.
Лучший способ избавиться от ненужных впечатлений — отвлечься, переключиться на что-нибудь приятное. Но это надо уметь. Я умею.
Из принесенных продуктов можно было приготовить простую, но такую великолепную во всех отношениях вещь, как молочный бисквит, и обойтись при этом без духовки.
Взбивая из сметаны крем, я следила за бесконечной перепалкой героинь бразильского сериала и напевала что-то. Наконец украсив свое произведение кулинарного искусства самыми крупными ягодами из клубничного варенья, я поставила бисквит на подоконник и — до завтра.
Чайник на плите погромыхивал крышкой в нетерпении согреть меня кофейком. Я стояла у стола и любовалась делом рук своих. Все было как надо! И в это время зазвенел звонок в прихожей. Серж вернулся?
Напрасно я состроила грозную мину, отпирая входную дверь. Ангелочком с растрепанными волосами в гости ко мне заглянула Танечка Жлуктова — младшенькая из соседской детской четверки.
Ох, не успела я убрать бисквит с глаз долой! Как расширились Танюшкины глазенки, восхищенные такой красотой! И как трудно оказалось объяснить ей, что этот шедевр на деле пока еще полуфабрикат.
Через несколько минут верхушки кремовых сугробов вместе с клубничинами были безжалостно сняты и положены в самое глубокое блюдце.
Отведя души чаем, кофе и всеми атрибутами, подходящими к этим напиткам, мы с гостьей перебрались в комнату, к мягким игрушкам, которых у меня великое множество. Большинство из них, кстати, представляют собой всяческих зверей кошачьей породы.
Утро достучалось до моего сознания писком будильника со столика, стоящего у изголовья кровати. Выглянув на балкон и выяснив погоду, я натянула на себя все тот же красный спортивный костюм и вышла из дому. Утро выдалось ясным и холодным. Заморозки подсушили вчерашнюю слякоть, посеребрили траву на газонах. Скоро и солнце взойдет. Жаль, что за домами я этого не увижу.
Я трусцой пробежала мимо детской площадки, поглядывая на то самое место. Когда они пса убрали? Ведь сразу, по запарке, позабыли о нем. А может, и бросили дорогого друга.
«Моя хата с краю!» — крутила я про себя фразу, вживаясь в образ, так как знала, что понадобится он мне вскоре. И злилась отчего-то на все на свете, несмотря на хорошую погоду.
Черт возьми, ну чего бы проще? Установить адрес Серова, не прибегая к официальным методам, — элементарно! Существует десяток способов, бери любой, действуй! Уверена, что к полудню, начиная с этой минуты, я сумела бы выяснить, где он живет, а ближе к вечеру обеспечила бы возможность слушать и фиксировать на пленку каждое слово, произнесенное в квартире Серовых даже шепотом. Это — во-первых.
Второй этап — пронаблюдать за передвижениями Николая Михайловича, радиофицировав его машину, рабочий кабинет и его верхнюю одежду. Уже после этого информация попрет валом, и тогда можно будет заняться его окружением.
В общем, три-четыре дня, это самое большее, и Гром будет знать о «клиенте» и его делах всю подноготную, включая размеры банковского счета и периодичность половой жизни. Неужели Суров не в состоянии достать два чемодана со спецоборудованием, дать их в руки двум толковым исполнителям и прикомандировать их мне в помощь? Скупой платит дважды.
Нет, никогда Андрей Леонидович скупым не был. Стало быть, не информация об «объекте» первостепенна на данном этапе. Что же? Я, конечно, понимаю, что исполнителю не полагается знать больше необходимого для успешного выполнения задания, но и исполнитель — человек и, бывает, мучается от любопытства. Этот самый человек наивно считает, что легче было бы работать с «объектом», строя свое поведение в расчете на перспективу.
Ладно, начальству видней. Работая с Громом, я много раз убеждалась в истинности этого саркастического утверждения. А что касается любопытства, то проще не бывает: поживем — увидим, и все тут!
Кстати, насчет «увидим», не Серж ли мелькнул за деревьями, на соседней аллее? Куртка точно такая, как у него, копия! Вот это здорово! Неужели новый «привет» от Николая Михайловича? Если так, то сплоховала Багира — дальше некуда. Пока я злилась, рассуждала на пустопорожние темы и самоуспокаивалась, меня отследили. Причем так, что заметила я их слишком поздно. Вот что значит гражданское существование, мягкие игрушки и молочные бисквиты на подоконнике!