Едва слышно прошуршала прошлогодняя листва.
«Мышь, наверное», – подумал Лаша. Однако в следующий момент внутри все сжалось. Он почувствовал тем звериным чутьем, которое вырабатывается годами у людей, постоянно живущих в напряжении, что к нему приблизился человек. Причем совсем близко. Лаша едва хотел резко откатиться в сторону и вскочить, чтобы успеть вынуть из кармана пистолет, как в лоб уперся ствол автомата:
– Тихо!
Глава 3
Глеб Васильевич лежал на кровати и смотрел на заглядывающую в окно верхушку тополя, украшенную распустившейся листвой, когда вошли медсестра и врач.
– Доброе утро! – нарочито громко поприветствовал его моложавый доктор и сел на край кровати: – Как спалось?
– Спасибо, нормально. – Глеб Васильевич перевел на него взгляд. – Сколько мне еще лежать?
– Вы так спрашиваете, будто провели здесь уже не один год, – улыбнулся доктор, беря из рук медсестры историю болезни. – Вас привезли два дня назад. Скажу больше, вовремя. Еще немного, и сейчас мы бы не разговаривали.
– Мне нужно позвонить домой, – попросил Глеб Васильевич.
– Телефоны держать при себе мы не разрешаем. – Врач шутливо нахмурил брови и стал мерить пульс. – Отделение кардиологии. Волноваться вам нельзя, к тому же он плохо влияет на установленное здесь оборудование.
– Мы сообщили вашей жене, – попыталась успокоить больного медсестра.
Глеб Васильевич знал, что ей позвонили вечером того же дня, как его привезли в больницу. Конечно, Татьяна не может прийти. Ей надо находиться рядом с сыном и одновременно заниматься поиском денег.
Доктор закончил мерить пульс, просмотрел вклеенную в историю кардиограмму, задал еще несколько вопросов и вышел.
Глеб Васильевич снова уставился в окно. На душе скребли кошки.
«Может, зря я отказался от помощи этого человека? – неожиданно подумал он. – Хотя разве я отказывался? Просто не дал ответ, надеясь, что вырученные с продажи квартиры и дачи деньги покроют расходы».
Едва Тихоновы дали объявление и заключили договор с риелторской конторой, как появилось огромное количество покупателей. Но все предлагали сумму в три раза меньше заявленной. Надежды на быстрое разрешение проблемы таяли на глазах.
– Почему я лежу? – неожиданно сказал он вслух и медленно сел. – Надо немедленно позвонить Татьяне.
Неожиданно двери открылись, и в палату осторожно вошел не кто иной, как Курочкин.
– Господи! – схватился за грудь Глеб Васильевич.
– Вам плохо? Вы не рады, что я пришел? – растерялся посетитель.
– Что вы, – показал на стул Глеб Васильевич, – как раз о вас думал. Проходите.
Курочкин с опаской оглянулся на дверь:
– Я кое-как прорвался. Меня могут в любой момент выгнать. Приемные часы после обеда.
– Как вы меня нашли?
– Очень просто, – опускаясь на стул, заговорил Курочкин. – Позвонил вам, трубку взяла медсестра. Все. Осталось узнать номер больницы, отделение и палату.
– Понятно, – вздохнул Глеб Васильевич.
– Как я понял, вам стало плохо, когда вы были у своего начальника?
– Да, – подтвердил Глеб Васильевич. – Он отказал в помощи.
– Ну, ничего. – Курочкин положил ладонь ему на предплечье. – Из любого положения есть выход.
– Какой?
– Мы можем перевезти вашего сына обычным рейсом. – Курочкин откинулся на спинку стула. – Наймем хороших врачей, купим оборудование. В конце концов, есть частные самолеты.
– Вы так добры ко мне…
– Не только к вам, – улыбнулся Курочкин. – В мире столько несправедливости, поэтому часто приходится помогать людям в беде. Это прямая обязанность фонда.
– Как мне вас благодарить?
– Я ничего еще не сделал, – напомнил Курочкин. – А вообще, лучшей наградой для меня будет ваш переезд в Америку.
– Но это предательство, – ответил ему Глеб Васильевич, ловя себя на мысли, что предложение Курочкина уже не вызывает у него бурю негодования.
– Я уже сказал вам, вы никого не предаете, это вас давно предали. И то, что вы здесь, – тоже результат попустительского отношения государства к светилам науки. Я же говорил, что нечистые на руку дельцы давно продают ваши труды за границу, выдавая за свои…