Смеркалось. Но, может быть, это были вовсе не сумерки, а тучи пыли и дыма, стелившиеся над землей. Напротив горел дом, и языки пламени вырывались из окон и дверей.
Возле бомбоубежища Тамару Николаевну кто-то окликнул. Молодая женщина в распахнутом пальто подбежала к ней и, схватив ее за руку, торопливо заговорила:
— Тамара Николаевна, скорей идемте! Вы ведь врач…
Спотыкаясь о камни и бревна, она увлекла Торопову к полуобвалившемуся дому, откуда доносились стоны и крики.
— Иди со мной, не бойся, — сказала Тамара дочери и взяла ее за руку.
Поднялись по доскам и через темные коридоры дошли до разрушенной комнаты. На полу лежала пожилая женщина, придавленная грудой кирпича.
Торопова склонилась к ней, но тут вспомнила, что она не взяла с собой сумку, в которой были ее медикаменты. Лида шепнула матери:
— Я сейчас принесу тебе сумку!
Но мать не слышала этих слов, потому что снова склонилась к раненой женщине, пытаясь прощупать ее пульс. Женщина крепко сжала руку врача. Тело ее судорожно подергивалось. Но вдруг она как-то сразу успокоилась, утихла.
Тамара высвободила свою руку, сказав:
— Ей не нужна больше помощь… — и, оглянувшись воскликнула: — А где же Лида?
Лида добежала до своего дома и поднялась в квартиру. Там все теперь было повалено и разрушено. В стене отцовского кабинета зияла огромная дыра, сквозь которую виднелось небо, окрашенное заревом.
В углу столовой Лида нашла кожаную сумку матери. Нужно было спешить. За окнами громыхало, дом содрогался. Лида побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Выбежала на улицу, но на углу остановилась. Совсем близко послышался вой снаряда. Лида уже знала, что это значит! Прижавшись к стене, она переждала несколько секунд, затаив дыхание. Раздался оглушительный треск, и Лида увидела, как массивная стена каменного дома медленно наклонилась и с грохотом рухнула на мостовую.
Лида в ужасе бросилась обратно… Но тотчас и впереди раздался такой же грохот. Отовсюду летели камни, звенело стекло. Страшный скрежет разорвал воздух. Лида закрыла глаза и почувствовала, что падает…
Ей показалось, что чьи-то сильные руки схватили ее и подняли в воздух. Она открыла глаза — какой-то молодой военный в форме курсанта нес ее через улицу. Лида пробовала высвободиться, но военный не выпускал ее из своих рук.
Потом он поставил ее на ноги и спросил:
— Где твой дом, девочка?
— Он горит, — ответила Лида.
— Куда же ты шла?
— Я шла к маме. Несла ей сумку. Моя мама врач — Тамара Николаевна Торопова. Она тут, в каком-то доме…
«Тамара Николаевна? Врач? Но, может быть, это только совпадение?»
Посмотрев на Лиду, военный спросил:
— Твоя мама жила в Петрозаводске?
— Да…
— А ты дядю Вейкко знаешь?
— Да, да, знаю, — улыбнулась Лида. В толпе бежавших по улице людей Лида вдруг увидела свою мать.
— Мама, мамочка! — закричала она.
Военный снова подхватил Лиду на руки и побежал навстречу Тамаре Николаевне.
— Тамара Николаевна, — сказал он, — принимайте свою дочь.
Обняв Лиду, Тамара спросила военного:
— Вы разве знаете меня?
— Я знаю вашего знакомого Ларинена. Мы вместе с ним воевали в Карелии. Я — Николай Матвеев.
— Ах, вы вместе с Вейкко были на фронте? Где же он сейчас? Что с ним?
— Он там остался. А я был ранен. Провалялся в госпитале несколько месяцев. Потом — на курсы отправили. И вот я здесь, в этом городе, уже пятую неделю. Однако пройдемте в бомбоубежище. Здесь небезопасно стоять.
Тамара, Лида и Матвеев спустились в подвал.
— А где ваш муж? — спросил Матвеев. — И почему вы здесь, не уехали?
— Муж уехал, — с трудом проговорила Тамара. — Он уехал с заводом, а я замешкалась и вот осталась с Лидой…
— Как же вы теперь?
— Не знаю…
— Тогда вот что… — Матвеев задумался: — В пять утра мы… В общем, приходите на станцию. Я буду вас ждать там.
Он вырвал из блокнота листок бумаги и быстро написал несколько слов.
— Это на всякий случай, чтобы вас пропустили к коменданту… Мне надо идти… Прощайте… До утра…
— Прощайте… Мы с Лидой сейчас же пойдем на вокзал.
Матвеев ушел. Тамара опустилась на лавку. Лида, уткнув лицо в ее колени, задремала. Жаль было тревожить девочку после стольких волнений. Тамара подумала о муже. В каком смятении он, вероятно, сейчас. «Бедный Валентин. Мог ли он думать, что мы расстанемся? И вот это случилось…»