— Вот и улучшилось наше положение, — пошутил Шабалин, когда Тамара почти без сил опустилась на ступеньки платформы.
К вечеру прибыл длинный товарный состав. Людей стали грузить в теплушки.
Шабалин и Тороповы попали в разные вагоны. Он передал Тамаре ее чемодан и сказал:
— В будущем тоже понесу, если потребуется.
Тамара молча пожала ему руку.
С грохотом закрылись двери теплушек, и поезд тронулся.
В вагоне было темно и тесно. Трудно было пошевелиться, чтоб не задеть соседа.
Люди молчали. Это тягостное молчание прерывалось лишь плачем детей и тихим шепотом матерей, успокаивающих своих малышей.
Порой стук колес прекращался. Потом вагон снова дергался. Лида спала, положив голову на колени матери. Но Тамара не могла заснуть ни на минуту в эту первую ночь пути.
Ползли томительные часы. Сквозь щели стенок стал проглядывать свет. Люди, просыпаясь, разговаривали шепотом. Каждый думал — куда везут, что впереди?
Послышался сердитый скрежет тормозов, и поезд остановился. С визгом откатилась дверь теплушки. Конвойный поставил на пол ведро с похлебкой и тотчас закрыл дверь. Кто-то сказал:
— Вот и немецкий суп — баланда!
Шли томительные однообразные дни. Сколько прошло этих дней, никто не считал.
Наконец поезд остановился. Всем велели выйти из вагонов.
Поезд стоял на какой-то маленькой станции. Название ее было написано на незнакомом языке.
За станцией возвышалась мрачная высокая гора с черными ущельями. А по другую сторону станционных путей лежало маленькое поле.
За полем пенилась узкая и быстрая река. Дальше снова возвышались горы, на склонах которых ютились белые каменные домики.
Нет, это была не родная земля!
Кто-то сказал, указав на реку:
— Я знаю, где мы. Это река Тисса…
— Какая река?
— Тисса. Приток Дуная. Значит, мы — в полосе Карпат.
Люди с мрачным равнодушием смотрели на реку и горы.
Старик Шабалин, поеживаясь, подошел к Тамаре Николаевне. Долгий путь, видимо, измучил и его.
Отсюда начиналась другая — узкая — колея и предстояла пересадка в другие вагоны, которые были немного короче и ниже.
Тяжело вздохнув, Тамара сказала:
— В последний раз хоть взглянуть на наши вагоны. Ведь они вернутся в Россию…
— Почему в последний раз? — проговорил Шабалин. — Еще сколько насмотримся на эти вагоны, когда вернемся домой…
Он взял из рук Тамары чемодан и помог ей и Лиде забраться в вагон.
Прошло еще несколько дней, и эшелон остановился на станции среди высоких гор.
От вокзала шла ровная аккуратная улица с белыми двухэтажными каменными домами одинаковой величины и архитектуры.
Людей повели за город, в поле, и там всех выстроили. Низкорослый толстый офицер с помощью переводчика стал выкрикивать фамилии прибывших. Лицо его багровело, и он, размахивая списком, бранился, когда названный не откликался. Но старшие по вагонам отвечали:
«Умер в пути…» И офицер, успокаиваясь, делал отметку в списке.
К полудню стали подъезжать маленькие легковые автомашины. Офицеры, дамы и какие-то мужчины в штатском приехали за «товаром» — рабочими руками для своего хозяйства.
Презрительно щурясь, «хозяева» осматривали людей, привезенных в поезде. Некоторые ощупывали мускулы или повелительно кричали:
— Зубы покажи!
Тамара Николаевна с ужасом ожидала своей очереди. Но тут низкорослый офицер махнул рукой переводчику, и тот крикнул людям, которых еще не осмотрели:
— Русские интеллигенты, десять шагов вперед ма-арш!
Вместе с другими Тамара Николаевна вышла вперед. Офицер мельком оглядев подошедших, начал неторопливо говорить. Переводчик, подобострастно поглядывая на офицера, переводил каждую фразу:
— В России вы были интеллигентами, здесь нет! Здесь нам не нужны учителя и врачи. Здесь нам нужны пильщики дров. Нужны прачки, садовники, скотницы, подрывники на шахтах. Мы научим вас этим профессиям. Кто не поймет этого, будет отправлен в концлагерь. Понятно вам это? Упрямых будем пристреливать. А тем, кто захочет работать, дадим пищу, и они смогут жить… Надеюсь, вы поняли, что сказано вам? Фюреру нужны послушные работники…
Тамара Николаевна слушала эти слова, опустив голову. Ветер бил ей в лицо, развевая волосы. Редкие, крупные капли дождя падали на бледные щеки.
«Вот оно, начинается, — думала она. — Начинается черное, страшное испытание…»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Зайков обедал, когда Матвеев вошел в землянку.