Ларинен смущенно улыбнулся.
К вечеру выяснилось, что противник начал глубокий обход. На прежних позициях нельзя было оставаться, и батальон стал отходить на восток.
Шли болотом. Легкий ветер обвевал уставшие лица, в воздухе чувствовалась вечерняя прохлада.
Бойцы с трудом передвигали ноги. Многие оглядывались на опушку горящего леса и на деревню, охваченную огнем, оглядывались, словно прощаясь с чем-то родным и близким.
Поминутно оглядывался и Ларинен. Но он смотрел не на горящие дома, ему хотелось отыскать среди бойцов Торвинена, однако того нигде не было.
Ларинен подошел к сержанту Куколкину.
— Торвинен куда-то исчез.
Куколкин ничего не ответил. Лицо его было мрачно, он шел тяжелым размеренным шагом, сжимая в зубах давно погасшую цигарку.
Солнце зашло, на востоке вновь заалело небо. Так всегда бывает в Карелии в это время года — одна заря сменяет другую.
Батальон остановился на берегу озера в густом сосновом бору.
Бойцы, раздевшись по пояс, принялись мыться. Мылись деловито, поливая друг друга водой.
Гремели котелки возле дымящихся полевых кухонь.
Поев, люди ложились на седой, серебристый ягель и тотчас засыпали.
Ларинен прилег под сосной рядом с Куколкиным. Сухой ягель мягко шуршал под плащ-палатками. Было приятно лежать на мягком мшистом ковре. Сквозь сосновые ветви виднелись голубое небо и быстро несущиеся легкие облака.
Кругом было тихо, но Ларинен все еще слышал треск и стоны, грохот разрывов и проклятья, видел горящий лес.
Ему захотелось вдруг поговорить о чем-то другом, о давнем, далеком. Повернувшись к сержанту, он начал:
— Знаешь, однажды… Это было давно…
Куколкин прервал Ларинена:
— Однажды… Несколько часов назад мы снова отдали противнику шесть километров нашей земли!
Внизу, почти у самого озера, кто-то читал фронтовую газету. Слова приглушенно доходили до Ларинена:
«Все, что мы создавали годами, все, что строили, подвергается разрушению… В опасности наши родные и близкие, в опасности наша великая советская родина…»
Три выстрела раздались вдалеке. С отвратительным воем пронеслись снаряды и разорвались в лесу. Ларинен вскочил и, волоча за собой плащ-палатку, стал спускаться по склону. Куколкин остановил его:
— Постой, постой! Нельзя же новую плащ-палатку волочить по земле. Надо сложить ее вдвое, затем еще вдвое и потом скатать.
Ларинен вернулся, снова растянул свою плащ-палатку и лег. Но сон не шел. Ларинен лежал с открытыми глазами и думал о Торвинене, стараясь отогнать тревожные мысли.
— Спи, Ларинен, отдыхай, пока можно, — добродушно проговорил Куколкин, — наверно, скоро в поход.
И вскоре послышалось мерное дыхание сержанта.
Рано утром Вейкко обошел всю стоянку батальона. Он надеялся отыскать Торвинена. Однако его нигде не было.
Между тем бойцы батальона поспешно укрепляли занятую позицию, противника ожидали со стороны болота.
Вместо пропавшего Торвинена Ларинену дали другого бойца. Это был высокий, худощавый, порывистый в движениях молодой человек. Сняв пилотку и помахивая ею, он направился к Ларинену, который возился у своего пулемета, маскируя его только что сломанными свежими ветками.
Подойдя поближе, боец, улыбаясь, произнес:
— Меня направили к вам. Будем знакомы — Николай Матвеев, начинающий геолог, — и с любопытством посматривая на Ларинена, спросил: — Ну, а вы кто будете?
— Я — солдат, — буркнул Ларинен.
Матвеев рассмеялся.
— Сейчас-то мы все солдаты, — сказал он. — Я спросил вас о другом. Кем вы были перед войной?
— Журналистом был, — сухо ответил Ларинен. — Я местный, из Карелии. Когда-то учился на агронома.
— Ах, вы из Карелии? — воскликнул Матвеев. — А я отлично знаю вашу Карелию, даже лучше, чем свой Урал. Здесь все места исхожены мной вдоль и поперек, ведь я принимал участие в геологической экспедиции… Тут у вас богатейшие недра!
Ларинен прервал Матвеева:
— Ты с пулеметом хорошо знаком?
— Знаком, но не особенно.
— Диски мне будешь подавать. Да только запомни — наводчику подают диски с правой стороны, а не с левой.
— А если наводчик левша? — спросил Матвеев.
Ларинен с трудом поборол улыбку и, нахмурившись, ничего не ответил. Однако этот живой и немного суетливый парень явно нравился ему.
Солнце опустилось за лес, и первые летние комары назойливо запищали над ухом.
Матвеев энергично сражался с комарами, во множестве уничтожая их. Ларинен неподвижно лежал возле пулемета. Он плохо спал ночью, и теперь его клонило ко сну.