Нас — ни меня, ни строителей — не удивишь газом и водопроводом. Но, разглядывая генеральный план поселка Луусалми, я вдруг вспомнил, как тут, на левом берегу, когда-то я бегал, сломя голову, с горящими углями в глиняном горшке. Спички тогда были слишком дорогим удовольствием, и огонь переносили из избы в избу.
Да, здесь будет образцовый поселок (разумеется, образцовый до тех пор, пока не возникнет еще лучший). А пока почти ничего нет. Есть пилорама. Поднимаются срубы двух четырехквартирных зданий, прорублена широкая просека первой улицы.
— Да ты ли это? — Навстречу идет моя односельчанка Анни — теперь Герасимова, а когда-то была Богданова. У нас, в маленькой деревне, были и карельские, и русские фамилии. Ей лет пятьдесят, но она выглядит молодо и, несмотря на полноту, подвижна, бодра. Ее биография проста, как и все в Луусалми, — работа на своем клочке земли, потом на лесозаготовках, а летом на сплаве. Добрые синие глаза. Я не видел ее лет тридцать, по сразу же узнал.
— Где твоя сестра и мама? А жена? Как дети, здоровы ли? — спрашивает она.
Это всегда первые вопросы у моих земляков. Для них главное — как живут родные. А чем ты занимаешься, что видел, — это не столь важно. Ясно и так, что каждый занимается своим делом.
Пол маленькой, наспех сколоченной, ветхой и низкой избушки скрипит под ногами, когда Анни, твердо ступая, носит на стол нехитрое угощение. Ее хлопоты у стола не мешают нам разговаривать. Перебираем в памяти всех земляков. Они разбрелись по белому свету. Среди них есть учителя, офицеры. Многие работают лесорубами, одни далеко, а другие — таких большинство — тут поблизости: в Кепе, в Куусиниеми, Шоньге, Ухте. А она, Анни, гордится тем, что первой возвращается в родные места. Вслед за ней придут и другие.
— А ты не думаешь вернуться домой? — спрашивает она в упор, останавливаясь с миской свежей рыбы.
Как ей ответить? Сказать то, что я думал в тот момент: вернусь. А вдруг обману?
У Анни мужа убили на фронте. Взрослые дети работают недалеко, тоже в лесу. Маленький, удивительно бойкий мальчик сооружает на полу пирамиду. Это ее сын от второго брака.
— А как же с ним? — спрашиваю я. — Где он будет учиться? Ведь школа далеко.
— Здесь он будет учиться, — отвечает Анни уверенно. — Ему шесть лет. В Луусалми будет школа, все будет здесь. И тебе найдем дело, только вернись.
Вечереет. Возвращаются рабочие. Со многими я вместе воевал, с другими встречался на длинных и далеких путях по белому свету, есть среди них герои моих очерков, опубликованных в газетах. Вот Каллио. Он искусный механизатор, первый в районе водитель амфибий, теперь главный механик. Правда, «ремонтной мастерской» для Каллио служит пока… чурбан во дворе, а из инструмента у него есть лишь кувалда, паяльник и набор гаечных ключей. Он не только механик, но и рыбак. Да какой еще! Каллио от природы обладает чувством юмора и, как всякий рыбак, любит прихвастнуть:
— Поймал я щуку. Схватил за голову, тяну — метра четыре, потом только добрался до глаз. Эта щука не уступает той, которую поймал Вяйнямейнен и из челюсти которой он смастерил кантеле. Слишком большая! Я ее отпустил.
Дорожный мастер Григорий Денисов молча улыбается. Он сам любит пошутить, но при Каллио лучше помолчать.
Денисов построил в Кепе сотни километров лесовозных дорог, а здесь надо все начинать сначала. Он скупо рассказывает, как еще трудно строителям. Они давно уже привыкли к работе на механизмах, а тут приходится обходиться только кирками, лопатами и ломами. Скоро будут и тракторы, и бульдозеры, и грейдеры. Обязательно будут, уверяет меня дорожник.
Тяжелыми валами катятся волны. На скале, за бывшей деревней, березы сбрасывают свой давно пожелтевший наряд. Ветер яростно треплет палатки. Хрупкая девушка в лыжном костюме и кирзовых сапогах борется с тяжелым брезентом, прикрепляя его к земле. Она старается, чтобы к приходу рабочих на ночлег в палатках было тепло. К берегу причалил массивный катер, за ним подпрыгивают четыре лодки с сеном. Одна разбита.
Мужчина лет тридцати в резиновых сапогах долго барахтается по пояс в ледяной воде, пытаясь вытащить разбитую лодку и спасти сено. Другие помогают ему веревками. Наконец все на берегу. Мужчина вышел из воды и попытался закурить, но вместо папирос у него в кармане желтая жижа. Протягиваю ему портсигар.
— Вы бы, товарищ писатель, пропесочили в газете, что ли, нашего Павлова, директора леспромхоза. Таким диким способом, наверно, только у нас сено возят, — обратился он ко мне, прикуривая.
— А вам надо идти поскорее просушиться, — сказал я.