В этот вечер Торопову неожиданно вызвали к лагерфюреру.
Лида с тревогой поджидала мать.
Тамара Николаевна в сопровождении солдата вошла в просторный кабинет начальника концлагеря. Толстый и грузный, он сидел за письменным столом. Отрывисто сказал Тамаре:
— Номер?
— Двадцать три тысячи семьсот пятьдесят шесть.
— Врач?
— Да, я была врачом.
— У вас дочь есть?
— Да, у меня есть дочь, — ответила Тамара по-немецки, с тревогой посмотрев на лагерфюрера.
— Вы говорите по-немецки. Отлично… Значит, есть дочь? Ну, мы против этого ничего не имеем… А вам мы решили дать работу по специальности. В лагере сыпной тиф. Слишком сильный тиф. Вы получите один барак. Получите медикаменты. Получите двух помощников. Одним из них можете взять вашу дочь. Мы против этого ничего не имеем… Однако если вам не удастся пресечь тиф и он распространится по другим баракам, тогда…
Лагерфюрер сделал длительную паузу и, равнодушно взглянув на Торопову, сказал:
— Тогда вы вообще не понадобитесь нам.
— Я постараюсь сделать все, что в моих силах, — ответила Тамара.
— Завтра приступите к работе. Идите.
Тамара Николаевна вернулась в барак и рассказала обо всем Лиде. Неожиданно тишину ночи прорезали тоскливые удары гонга. Тотчас все вскочили со своих нар и выбежали на обширную площадку, которая носила название оппельплац.
Заключенные поспешно выстроились по порядку номеров. Слышались негромкие голоса:
— Что случилось?.. Неужели бежал кто-нибудь?..
Через несколько минут на оппельплац прибыл лагерфюрер в сопровождении обер-капо — старшего надсмотрщика.
Тотчас младшие надсмотрщики доложили своему начальству о результатах проверки — ни в строю, ни в бараках нет номера 24 000.
— Найти! — рявкнул лагерфюрер.
Полицейские, охранники и капо вновь стали прочесывать лагерь, однако номера 24 000, Андрея Монастырева, нигде не удалось обнаружить.
Люди в строю тесней прижались друг к другу, ожидая беды. Некоторые шептали:
— Он с ума сошел — бежать отсюда… И куда бежать в полосатой одежде?.. Может быть, он кинулся со скалы?..
Лагерфюрер крикнул:
— Кто работал с ним сегодня?
Младшие капо тотчас кинулись по рядам и вскоре вытащили вперед старика Шабалина.
Коверкая русские слова, обер-капо спросил его:
— Отвечай, старая собака, где есть тьвой номер двадцать четыре тысячи?
Умильно улыбаясь и разводя руками, старик ответил:
— Так ведь он, господа хорошие, все время был рядом со мной и после свистка шел рядом. А потом взял и, наверно, улетел к господу богу на небеси…
— Болван! — крикнул лагерфюрер и с силой ударил старика ногой в живот.
Шабалин упал, но, медленно поднявшись и потирая рукой живот, снова усмехнулся:
— Улетел на небеси…
Обер-капо сказал лагерфюреру:
— Этот старик вовсе из ума выжил. Мне и раньше докладывали, что он говорит путаные речи…
Лагерфюрер, тяжело шагая, покинул оппельплац. Капо, размахивая дубинками, стали загонять заключенных в бараки, не давая им перекинуться ни словом.
Шабалин действительно не заметил, как и когда исчез Андрей Монастырев.
После свистка заключенные устремились из тоннеля на открытую площадку скалы. И тогда Андрей, незаметно отделившись от толпы, спрятался за кучей мелкого камня. Сердце у него стучало и лихорадочные мысли путались.
«Неужели я конченый человек? — думал он. — Неужели я не способен даже бежать? Старик Шабалин смазал станок кислотой. А я что сделал? Ничего не сделал. Только три раза ранен был. Вот и все мое «геройство». Нет, бежать, бежать… Вернуться к своим… Взять винтовку и идти на врага, гнать его, освободить всех…»
Заключенные стали спускаться вниз по полотну узкоколейки. Вот уже умолкли буровые машины. Охрана потушила огни в тоннелях. Неторопливо прошли мимо полицейские. Монастырев, прижавшись к груде камней, старался не дышать.
Но вот теперь, кажется, все покинули скалу. Только лишь на фоне темного неба маячила фигура часового. Как каменная глыба, стоял он у полотна узкоколейки.
«Взять камень и ударить его изо всей силы, — думал Андрей. — Подкрадусь и ударю…»
Андрей стал ощупью искать камень поострей. Но что это? Фигура часового на фоне серого неба качнулась, еще раз качнулась и вдруг скрылась. Андрей приподнялся и увидел, как часовой медленно стал спускаться вниз и, пройдя шагов десять, прилег к гранитной стене, укрывшись от резкого ветра.
Монастырев в нерешительности оглянулся по сторонам. «Куда бежать? Как? Может быть, просто броситься в пропасть? Нет, надо поискать иного выхода…» Андрей, медленно и осторожно шагая, подошел к отвесному обрыву скалы. Снова обернулся, не зная, что ему делать. И тут вдруг рядом, под невысоким навесом, Андрей увидел две бухты каната. «А что, если по этому канату спуститься вниз? Ведь недавно поднимали же сюда бревна. Стало быть, это не так уж высоко? Нет, вероятно, высоко, потому что немцы сначала спустили на канате длинный стальной трос и уж только потом, подтянув трос, стали поднимать бревна. Но где же этот трос?» Его нигде не было видно.