— Именно из Петрозаводска я! — ответил Кябелев. — Вернее, немного севернее Петрозаводска. Деревня Сулаж-гора…
— Сулаж-гора! — воскликнул Ларинен. — Ну как же, отлично знаю ее. Ох и красивая деревня!
— Сама на возвышенности, а вниз глянешь — весь город как на ладони, — сказал Кябелев.
— И чудный вид на залив Онежского озера! — добавил Вейкко.
Быть может, разговор об этой деревне еще продолжался бы, но тут пришел связной — Ларинена срочно вызывали в штаб батальона.
Бойцы переглянулись, когда капитан вышел. Один из них сказал Кябелеву:
— Наверно, сегодня начнется.
Вместо ответа Кябелев прикрикнул:
— Кто дневальный сегодня? Почему мусор не убрали у печи?
Никто не ответил ему, да и Кябелев не повторил уже больше своего вопроса. Бойцам не верилось, что в этих землянках придется провести еще одну ночь. Больше чем восемьсот военных ночей провели они в них. Не хватит ли в самом деле!
Ларинен, выйдя из землянки, столкнулся в траншеях с Василием Куколкиным. Капитану очень хотелось узнать, как поживает Дуся и почему сегодня ее нигде не видно, но он спросил только:
— Что отец твой?
— Сведений о нем больше не имею, — ответил Вася Куколкин.
Ларинен торопливо пошел дальше.
Вечером на Масельгском участке началось общее наступление.
Уже вторые сутки продвигались бойцы. Впереди шли разведчики, ощупывая местность и по временам настигая тыловое охранение противника.
Раннее утро. Над рекой стелился туман. Мокрые плащ-палатки неприятно шелестели, задевая за кусты. Нужно бы остановиться, чтоб вылить из сапог воду, было бы легче идти, но сержант Кябелев продолжал идти вперед от дерева к дереву. Разведчики молча следовали за ним.
Наконец Василий Куколкин негромко сказал Кябелеву:
— Нынче вода совсем какая-то не холодная. Нога почти что не чувствует ее…
— Разная бывает вода. Бывает и ледяная. — И, показав рукой на реку, к которой приближались разведчики, Кябелев задумчиво добавил: — Например, три года назад или около того переплывал я эту реку… Это — когда мы сюда двигались… Вот тогда, я вам скажу, вода была ледяная… Зуб на зуб не попадал, когда люди на берег выходили…
Один из разведчиков спросил Кябелева:
— Говорят, тебя за эту переправу наградили?
Не отвечая на вопрос, Кябелев поежился:
— Ух, какая вода была холодная…
Разведчики подошли совсем близко к реке. Осторожно прошли через мост и двинулись вперед по высотке, поросшей густым сосняком. За деревьями послышался какой-то шум. Разведчики остановились, потом тихо пошли дальше. Впереди увидели шоссе, по которому отступал противник. Катили вражеские самокатчики, шла пехота и тащились повозки, окутанные пылью.
— Удирают, сволочи, — сквозь зубы процедил Кябелев. — Из Петрозаводска удирают… — Обернувшись к радисту, Кябелев сказал: — Передайте в штаб — противник отступает по шоссе. Во главе колонны легкая часть. Укажите время и координаты…
Прячась за деревья, разведчики посматривали на шоссе.
— Эх, почесать бы им пятки! — тихо сказал Вася Куколкин.
— Нельзя ввязываться, — строго ответил Кябелев. — Подполковник не приказал… А вообще говоря, не плохо было бы, а? Как вы, братцы, думаете?
Куколкин сказал:
— Товарищ сержант, нельзя же допустить, чтоб они так открыто, не таясь, двигались по шоссе перед нами. Ведь мы…
Василий Куколкин не договорил — шагах в двадцати показался боковой дозор противника.
Раздался выстрел, затем наступила продолжительная тишина.
— По фашистам огонь! — крикнул звонко Кябелев.
И тут неистово затрещали автоматы. Задрожали сосенки, качая ветвями. Свист пуль и грохот гранат всколыхнули воздух. Финны перебежками стали отступать к шоссе.
Василий Куколкин искусно накрывал их огнем ручного пулемета. Но вдруг пулемет замолчал, Василий упал лицом в мох. Кябелев бросился к нему, склонился над ним, потом сел рядом и положил его голову себе на колени.
Василий открыл глаза и, узнав Кябелева, тихо проговорил:
— Скажите… отцу… сестре… за Карелию я… за Родину…
— Васька, Васька, — забормотал Кябелев, тряся его за плечи. Потом, строго поглядев на радиста, спросил его дрогнувшим голосом: — Что ответили тебе в штабе?
— Ответили — донесение принято, — тихо промолвил радист.
Кябелев, осторожно положив неподвижную голову Василия на землю, вскочил на ноги, и, задыхаясь, сказал:
— Принято? Ну, так они не уйдут теперь с этого шоссе!
Кябелев тяжко и длинно выругался.