Взглянув на Матвеева и Торвинена, лейтенант заметил:
— Однако путь у вас был не легкий. Сумеете обратно дойти?
— Дойдем, — ответил Матвеев.
Миновав речку, они стали подходить к болоту. Но на этот раз финны заметили наших бойцов. Затрещал автомат, и Матвеев, охнув, схватился за грудь. Упал. Потом сделал попытку привстать на колени, но вновь бессильно повалился на бок.
Торвинен понял, что произошло ужасное. Минуту он стоял, не зная, что предпринять. Но тут увидел двух вражеских автоматчиков, которые ползли по направлению к упавшему Матвееву.
Выхватив из-за пояса гранату и выдернув кольцо, Торвинен с яростью швырнул ее в финнов.
Когда грохот улегся, Торвинен прислушался и отчетливо услышал стоны.
— Так их! — крикнул он. — Значит, не промазал, попал! — А ведь у него есть еще одна граната и у Матвеева — две.
Из-за дальних кустов вновь ударил автомат, но теперь это не пугало Торвинена.
— Ничего, Матвеев! — крикнул он неподвижно лежащему товарищу и, устроившись за кочкой, стал поджидать противника.
Финны приближались, громко крича. Над ухом его снова просвистела очередь. Но Торвинен, сжав зубы, с силой нажал на спусковой крючок автомата. Финны остановились, залегли.
— Мы еще постоим за себя? — повторял Торвинен, стреляя.
Прислушиваясь к выстрелам, Куколкин сказал:
— А ведь это в стороне тылового хранения. Не Матвеев ли и Торвинен действуют там?
— Да, это, видимо, они, — ответил Ларинен.
— Значит, близко схватились, если граната в ход пошла, — произнес Монастырев и тотчас добавил: — Глядите, товарищ сержант, к вам связной командира ползет.
Связной передал сержанту приказ.
— Приготовиться к атаке! — строго проговорил Куколкин, вставая. — Гранаты к бою!
Тотчас все отделение, за ним взвод и вся рота поднялись на ноги и стремительным маршем двинулись вперед.
— За Родину! — громко крикнул Куколкин, увлекая за собой бойцов.
Кто-то крикнул «ура». Со всех сторон подхватили. «Ура» нарастало, смешиваясь с топотом ног, с выстрелами и стонами раненых.
По лесу прокатились крики и топот, — казалось, что и он шел в атаку вместе со всеми.
Монастырев бежал с дисками, нелепо размахивая на бегу длинными руками. Он тоже громко кричал, но Ларинен не мог разобрать его слов.
Вдруг Ларинен услышал стон и увидел, что Монастырев падает. Но останавливаться было нельзя. Вместе с другими бойцами Ларинен бежал вперед…
Наконец все кончилось. Прозвучал последний выстрел. Прогремел последний взрыв. Наступила тишина.
Теперь только ветер шумел, качая верхушки деревьев, да еще слышались чавканье ног по болоту и тихие стоны раненых.
Легкий предутренний туман стелился над землей, обагренной кровью.
Как быстро пролетела ночь! Уже утро. Яркое солнце вновь освещает усталые лица бойцов.
Роты вступают в густой лес, еще недавно занятый противником. Пахнет смолой, гарью, хвоей.
Бойцы несут на носилках раненых.
На передних носилках — Андрей Монастырев. Он силится приподняться и, приподнявшись, спрашивает санинструктора, шагающего рядом:
— Скажите… Жить буду?.. Хочу знать сейчас…
— Не дури, не дури, — ласково говорит санинструктор.
Монастырев оглядывается, видит носилки с Матвеевым. Рядом шагает Ларинен. Он идет медленно, угрюмо опустив голову.
Матвеев лежит бледный, с закрытыми глазами. Вдруг он зашевелился. Ларинен негромко говорит:
— Лежи, лежи, Николай…
Рядом с сержантом Куколкиным идет возбужденный и шумный Торвинен. Он сегодня герой дня. Сам командир роты похвалил его.
Торвинен на все лады рассказывал сержанту о своем столкновении с финнами на болоте.
— Молодец, правильно поступил, — бормотал в ответ Куколкин, — помог нашей атаке…
— Но я тогда не знал, что будет атака! Честное слово, не знал! — твердил Пекка Торвинен, как будто в этом была его вина.
Ларинен, чуть усмехнувшись, посмотрел на Торвинена. Тот шел теперь весело, молодцевато, по-мальчишески встряхивая головой.
Прошел месяц. Продвижение противника на восток было приостановлено. В сообщениях Совинформбюро говорилось, что на Карельском фронте ничего существенного не произошло. Однако у врага был еще перевес в артиллерии, он не жалел снарядов.
С утра начинался обстрел высоты, а днем противник почему-то стрелял по лесному озеру.
Ровно в полдень снаряды начинали глухо рваться в воде, поднимая высоко в воздух пенистые столбы. Столбы эти медленно падали, производя сильный шум, в воздухе повисала радуга, и озеро долго волновалось. На поверхность воды всплывала мертвая рыба. Вечером же снова обстреливалась высота. И так каждый день. Методически, как по часам, в одно и то же время.