П. СУРОЖСКИЙ
П О Д Г Р О З О Й
Повести и рассказы для юношества
ПОД ГРОЗОЙ.
Повесть.
1.
Зима стояла мокрая. То выпадет снег, то рас-
тает. На улицах грязь, а- в квартирах сырость.
Щербаковы жили в одной комнате— пятеро.
Было тесно и холодно. Дрова дорогие— не по кар-
Манну.
Щербаков работал железнодорожных мастер-
ских. Денег не платили—-пусто было в державной
казне, и, возвращаясь домой Щербаков досадливо
отвечал на немой вопрос жены:'
— Опять ничего. Завтраками кормят.
Андрейка смотрел на отца, на мать—лица их
были хмурые—и думал:
«Опять, стало быть, воду хлебать. Хоть бы
хлеба вволю».
Хлеба-то как раз и не хватало. Выдавали из
лавок по талонам, да и то не каждый день. А
сколько стоять приходилось в очередях. Вытя-
нется хвост квартала на два и подвигается медлен-
но-медленно. А на улице слякоть, мокрота. Ветер
такой сердитый, из-за Днепра, бежит по улице,
обдает холодом, забирается в каждую прореху.
Руки синие, в сапогах хлюпает грязь.
Андрейке часто приходится торчать в очере-
дях. Больше некому—отец на работе, у матери хо-
зяйство, да и стоять она долго не может, ребено-
чек скоро должен родиться, бабушка еле моги
волочит, а сестренка Таня малая еще—шестой год
пошел.
Если бы сапоги были крепкие—наплевать бы
на холод. В очередях даже весело. Сколько разго-
воров... Чего только не услышишь! Заведут спор,
почему так трудно стало жить, и начинается пере-
бранка. Одни говорят—революция виновата, дру-
гие на большевиков все сваливают.
— Да у нас-то кто сейчас—большевики?
— Нет, украинцы.
— Так почему же они тебе денег не дают,
чтобы на все хватало?
— Почему... Да потому, что... чорт их разберет,
почему...
— Стало быть, не большевики виноваты.
Старухи каркают, как вороны:
— Бога забыли, оттого и голод.
— А ты, бабка, бога помнишь?
- Руки б мои отсохли, коли б я его забыла.
— А почему-же бог тебе хлеба не дает?
Старуха плюет и крестится:
— Отвяжись, окаянный. Смутители проклятые.
Андрейке нравятся такие разговоры. Здорово
поддевают один другого.
Придя домой, он рассказывает про слышанное
отцу.
Отец только головой покачивал:
— Эх, граждане тоже...
А в последний раз сказал:
— Скоро по-иному заговорят.
— Почему?— спросил Андрейка.
Отец помолчал и вымолвил, понизив голос:
— Большевики наступают.
2.
Жили Щербаковы на окраине, около вокзала.
Лепились по косогору маленькие домишки тесно-
густо. Улицы кривые, грязные. Жила тут бед-
нота.
А на бугре, нависая обрывами над синей лен-
той Днепра, стоял город. Тут были широкие улицы,
красивые церкви, большие дома.
Когда Андрейка попадал в город, у него разбе-
гались глаза, и город для него был, что ярмарка.
Сколько людей и какие нарядные, как быстро
бегут трамваи, какие приманки в магазинах! По-
стоишь у окон—слюнки потекут.
Нарядные люди заходят в магазины, покупают
разные лакомые товары и уносят, аккуратно завер-
нутые в бумагу. А Андрейка не может купить даже
бублика у торговки, что стоит с корзиной на улице,
даже семечек на копейку.
Вот из одного магазина вышла молодая жен-
щина в дорогой шубе и с ней девочка, пухлая и
розовая, как кукла. У обоих в руках свертки, пере-
вязанные голубыми ленточками.
— Мама, ты забыла купить бисквит,— говорит
девочка.
— Ах да, спасибо, что напомнила, у нас к чаю
ничего нет вкусного.
И они вернулись опять в магазин.
«Ишь, пухлые, бисквитов захотелось», поду-
мал Андрейка, глядя им вслед.
Снует вдоль магазинов беззаботная толпа с ве-
селым говором: видно, что этим хорошо одетым
людям живется весело, сытно, вольготно, и они не
думают ни об очередях, ни о хлебе, ни о мерзлой
картошке.
Прошла группа гимназистов. Все они чистень-
кие, в серых шинельках, с серебрянными веточками
на фуражках. Они громко говорят и пересмеи-
ваются.
Крайний, рассуждая о чем-то, развел руками и
задел Андрейку.
— Чего пихаешься?—огрызнулся Андрейка.
Гимназисты посмотрели на него— маленький,
в рваном пальтишке, напыжился, как озябший
воробей,— и громко заржали.
— Ишь ты... пролетарий,— сказал крайний гим-
назист.
И опять заржали.
У Андрейки закипела злость. Будь это один на
один, Андрейка показал бы ему пролетария.
Заныло в животе от голода. Окна и магазины
дразнили, оттуда пахло едой. Андрейка свернул
в переулок и побежал домой, чавкая по мокроте
дырявыми сапогами.
3.
Отец вернулся поздно. Андрейка уже спал, но
услышал стук и проснулся.
Мать открыла дверь. Отец вошел, и Андрейке
бросилось в глаза что-то новое в его лице.
Андрейка видел уже однажды у отца такое лицо—
в тот день, когда об'явили про революцию.
И Андрейка насторожился.
Отец бросил на стол шапку, сдернул с плеч
пальто и сказал, обращаясь к матери:
— Ну, Даша, держись. Решили об'явить заба-
стовку.
— Когда?
— Как только Красная армия подойдет к го-
роду. Все фабрики и заводы, даже железная до-
рога, водопровод и электрическая станция. Будем
бороться с Радой, пока не сковырнем ее.
Мать слушала молча. Ее как-будто испугали
слова мужа. Спросила опасливо:
— Удержитесь-ли?
Отец сказал:
— Через два-три дня Красная армия будет под
городом. Тут мы и начнем бой. Момент самый под-
ходящий. Пора разделаться с гайдамаками.
Андрейка слушал, и у него бежали мурашки по
спине. Он смотрел на отца горячими глазами,—
вот так бы и бросился к нему, прижался бы к его
колючей щеке и густым, черным, давно не чесан-
ным волосам.
— Поесть бы чего,— сказал отец.
— Сейчас дам.
Мать поставила миску с похлебкой, соль, отре-
зала кусочек хлеба.
- Эти дни будут трудные,— говорил отец, гло-
тая ложку за ложкой.— Может и хлеба не дадут.
Ну, да лучше потерпеть недельку, пока советская
власть не выгонит эту сволочь.
Маленькими кусочками отец откусывал хлеб, до-
едая похлебку, и когда проглотил последний кусо-
чек, бросил ложку на стол и стал вертеть папиросу.
Закурил, выпустил струйку дыма и сказал:
— На всякий случай, Даша. Теперь много
наших забирают, могут взять и меня. Так ты не
бойся. Посижу и вернусь. В случае чего— в коми-
тет иди, там товарищи помогут. Главное не робей.
Андрейка заснул не скоро. Потушили свет, легли
мать и отец, на дворе шумел ветер, что-то посту-
кивало за окном.
А Андрейка пучил глаза в темноту, думая о том,
как будет тогда, когда придут красные войска и
вступят в бой с гайдамаками.
4.
Никто не видел, но все чувствовали, что на
город надвигается гроза.
Все как будто оставалось по-прежнему. Бегали
трамваи, торговали магазины, звонили колокола
в церквах, шлифовала камни главных улиц празд-
ная толпа.
Но было что-то тревожное во всем этом. Чаще
стали появляться конные раз'езды, и особенно
много было их на окраинах. Гарцевали в серых
шапках и синих казакинах гайдамаки на сытых
конях. За спиной винтовка, в руках плеть, разбой-
ничьи лица, волчьи глаза. Рыскали по городу, ища
случая пустить в ход нагайку, и особенно были