Но шли все чужие, незнакомые.
Выглянул на улицу Петька Сердюков. Лицо у
него было веселое. Подбежал к Андрейке и выпа-
лил скороговоркой:
— А наш Володька вернулся.
— Из тюрьмы?
— Да.
— Ну, и что же?
— Голодом, говорит, морили. Стал худой, да
черный, прямо с ног валится.
— А отца моего не видел там?
— Не сказывал. Да, может, он в другой тюрьме,
их, ведь, без счету сажали.
Андрейке стало скучно. Пол- дня прошло, а отца
нет. Не случилось ли чего?
Смотрел вдоль улицы выжидающими глазами и
видел все чужие лица. Пошел домой опечаленный.
Там покрикивал братишка, забавно морща крас-
ную рожицу, и наклонялась к нему слабая, изму-
ченная болями мать.
Бабушка окликнула Андрейку.
— Ты бы дровец собрал.
— Ладно.
Надел шапку, пальтишко и вышел. И столк-
нулся у выхода с отцом.
— Папка, — вскрикнул Андрейка — и повис у
него на шее.
Колючая черная борода колола щеки. Пока-
зался Андрейке отец худым, бледным, но глаза
смотрели весело и голос звучал твердо.
— Здравствуй, сынок. Как ты в тюрьму попал?
— Меня комитет послал,—с гордостью сказал
Андрейка.
— А ловко у нас с запиской вышло. Кто тебя
научил?
— Сам придумал.
— Молодец. Скажу прямо —мой сын.
И крепко обнял Андрейку.
— А у нас радость,—сказал Андрейка.
— Какая?
— Братишка есть.
— А-а, — вымолвил отец и, выпрямившись,
шагнул к дверям.
Вошел, и прямо к кровати. Наклонился над
одеяльцем. Там куксилось и покрикивало малень-
кое, красное существо.
Отец взял сверточек в руки, долго смотрел на
сморщенную рожицу и вымолвил с теплой усмеш-
кой:
— Большевик будет. Под грозой родился. Ишь
ты какой.
Положил бережно большевика в одеяльце около
матери и сказал:
— Ну, здравствуй, Даша. Вот и вернулся...
В городе радость и у нас радость. Теперь зажи-
вем...
22.
Радостный был этот день.
Земля как будто тоже разделяла радость побе-
дителей. Уползли куда-то туманы, прорвалась дым-
ная муть, стоявшая десять дней над городом, и
заиграло солнце.
Оіец вскоре ушел-— были большие митинги в
разных частях города. Побежал и Андрейка с то-
варищами.
Не узнать было города в этот день. Те самые
улицы, по которым еще вчера, крадучись, проби-
рались одинокие прохожие, ожили, зазвенели го-
лосами, запрудились народом. Плыли, колыха-
ясь под ветром, как паруса, красные знамена. Му-
зыка будила в домах звонкое эхо. Длинными вере-
ницами тянулись красные войска. Гул голосов
несся им навстречу—рабочие встречали своих из-
бавителей.
На углу большой улицы, выходившей на пло-
щадь, ребят затерло. Перед ними было людское
море. Оно двигалось, волновалось, шумело. Лица
были обращены к площади. Оттуда доносилась
музыка, слышались все ближе и громче крики
«ура».
Вот пронеслось, как вихрь, над толпой одно
слово:
— Комендант. Комендант.
Андрейка уцепился за карниз, приподнялся и
увидел посредине площади автомобиль, а на нем
крепкого, коренастого матроса. Лицо у него моло-
дое, возбужденное. Он говорил что-то, подкре-
пляя свою реь четкими движениями рук. Долетали
только обрывки речи, но все же можно было разо-
брать, что говорил он о пролетарской революции,
о власти Советов, о том, что царству рабочих и
крестьян не будет конца.
И тысячи голосов, сливаясь в один мощный
раскат, подтверждали это.
Площадь волновалась, как море под весенним
ветром. Волны людские плыли и плыли по руслу
улицы, и над ними вздымались алыми парусами
знамена.
Автомобиль двинулся дальше, увозя корена-
стого человека в синей матроске. Казалось, он плыл
в толпе, и неслись вслед многотысячные голоса:
— Да здравствует Власть Советов! Да здрав-
ствует пролетарская революция во всем мире!
Ребята двинулись вслед за автомобилем. Как
маленькие рыбки, плыли они в толпе. Порой их
захлестывало, бросало то к стенам домов, то на
мостовую. Но они пробирались все дальше и
дальше.
На площади водоворот людской кружился с
страшной силой. Андрейка оглянулся и не нашел
товарищей. Их унесло куда-то. Стало досадно. Но
жалеть и раздумывать было некогда. Течение уно-
сило его все дальше и дальше.
Опять площадь. И на ней кто-то говорит. Голос
как-будто знакомый. Андрейка вытянулся, на-
сколько мог, и все-таки ничего не увидел, кроме
стен и голов.
Впереди стоял молодой рослый парень в овчин-
ной куртке. Андрейка уцепился за его рукав и вы-
тянулся в ниточку.
Парень оглянулся, посмотрел дружески на
Андрейку и сказал:
— Лезай ко мне на плечи.
Андрейка легко, как котенок, взобрался на
плечо парня, глянул на площадь, и сердце его за-
колотилось.
Среди людского моря Андрейка увидел отца...
Он стоял выше других, лицоім к Андрейке, и гово-
рил. Голова была открыта, черный клок волос сва-
лился на лоб. В одной руке была шапка, а другой
делал такие движения, словно собирал в при-
горшню свои слова и разбрасывал их по площади.
Гордой радостью залилось лицо Андрейки.
Отец говорит и слушают его тысячи людей.
До Андрейки ясно долетали слова отца. Гово-
рил он о том, как сидел с товарищами в тюрьме,
каждую минуту ожидая, что гайдамаки выведут
их в поле и расстреляют.
— Нас морили голодом и холодом, душили тес-
нотой, били прикладами, и вот пришли наши това-
рищи и освободили нас. Конец гайдамацкому
гнету, и власть теперь в наших рабочих руках!
Будем же, товарищи, стоять крепко за нашу про-
летарскую власть Советов! Лучше ее нет, и не мо-
жет быть для трудового народа...
Площадь загудела, взметнулись кверху тысячи
рук, заплескали ладо«и, загрохотало «ура». Му-
зыка рванула медными глотками, и все смешалось
в ее реве.
Парень, на плече которого сидел Андрейка, так
захлопал руками, что Андрейка чуть не свалился.
— Это мой батько говорил, —крикнул Андрейка
парню в самое ухо.
— Да ну? —удивился парень.
— Не сойти с этого места,—заверил Андрейка.
Парень качнул головой и сказал:
— Молодец. В самую точку ударил... Слышь,—
обратился он к соседям,—это его батько говорил.
Соседи посмотрели на Андрѳйку так, словно и
он что-нибудь значил.
Андрейка хотел пробраться к отцу. Но как про-
браться, если стеной стоит народ? Он только видел,
как сошел с возвышения отец и исчез в толпе.
На его месте поднялся другой—-в шинели, вы-
сокий, с худым бритым лицом, и стал говорить.
23.
Был еще один день, когда всколыхнулся весь го-
род и улицы снова превратились в людские потоки.
Хоронили товарищей, павших при взятии го-
рода.
Длинная вереница обтянутых красным гробов
поплыла вдоль улиц на руках товарищей.
Шли медленно. Музыка играла похоронный
марш. Красные и черные ленты на гробах тихо
колыхались. И колыхались знамена, плывшие
алыми парусами навстречу теплому ветру, срывав-
шемуся с Днепровских гор.
День был облачный, с проблесками солнца,
таял на улицах снег. Шли мимо сада, стоявшего
за железной решеткой на днепровском обрыве.
Черные деревья шушукались между собой, покачи-
вая ветвями, и видно было, что им хочется тепла.
Андрейка шел с ребятами городских школ. Ре-
бята старательно выравнивали шаг, идя густыми