колоннами, по восьми в ряд.
Музыка играла торжественно, а когда она смол-
кала, то раздавалось пение, такое же торжествен-
ное и величавое.
Андрейка в первый раз видел такие похороны.
Не было ни попов, ни икон, ни заунывного звона.
В пении и музыке слышалось больше бодрости,
- чем печали, как будто провожали не мертвых, а
живых товарищей, уходивших куда-то на боевую
работу.
Андрейка переглянулся с товарищем, шустрым
пареньком, которому хотелось не итти, а бежать,—
так и рвался вперед— и сказал:
— А без попов лучше.
— Куда-а,—-даже подпрыгнул тот.—Тут му-
зыка, как на параде, а там как заведут, как замур-
монят, аж сумно станет.
Когда поднялись на бугор и остановились на
минуту, чтобы выравняться, Андрейка оглянулся и
увидел бесконечный людской поток, тянувшийся
по улице вдоль сада. Начало было там, где пока-
чивались красные гробы, а конец терялся далеко
внизу, за домами.
— Народу-то... страсть,—заговорили ребята.
— Прежде генералов так не хоронили. А тут—
простые солдаты.
Двинулись дальше, по высокому берегу Днепра.
Подкрадывался вечер, небо расчистилось, стало
розовато- синим. Солнце спряталось за буграми, но
Заднепровье еще было залито светом, и ярко, как
костры, горели окна в пригородных домах.
...Настанет пора и восстанет народ
Великий, могучий, свободный...
раздавались в вечерней тишине звучные голоса.
Потом и костры погасли. Густо-синяя мгла
легла на леса, на равнину. А небо порозовело,
стало прозрачным, легким, и засветил месяц, тон-
ким завитком, прорезавший синеву.
Уже в сумерки пришли к тому месту, где были
вырыты братские могилы. На краю их поставили
гробы и стали прощаться с товарищами.
Много было речей, и каждая была, как обеща-
ние—бороться до конца за рабоче-крестьянскую
власть. Тысячи глаз были устремлены на красные
гробы, тысячи сердец бились в одно с говорив-
шими. И казалось, что это смотрит, дышит, гово-
рит и слушает единое многоликое существо, гото-
вое и жить, и умереть во славу пролетарской рево-
люции.
Последние минуты. Красные гробы сдвинулись
и поплыли в темную пасть могил. Загремели вы-
стрелы где-то в стороне. Под звуки музыки весь
берег запел прощальную песнь, трогательны и ве-
личавы были ее слова:
«Прощайте же, братья, вы честно прошли свой
доблестный путь»...
Земля застучала о крышки гробов, легла на них
влажными комьями. Пение то затих іло, то снова
раздавалось Месяц спустился ниже, стал светить
ярче, и тени от деревьев, оголенных, но жаждущих
тепла, легли на землю тонким переплетом.
Долго не расходились. Пели революционные
песни, а когда пение затихало, кто-нибудь, неви-
димый в сумерках, подходил к могилам и говорил.
И опять, как тогда на площади, Андрейка, среди
других голосов, услышал знакомый голос—голос
отца.
— Не забудем, товарищи, этот день. Он всех
нас спаял воедино. Мы теперь, как клятвой, свя-
заны друг с другом. Пусть спят наши товарищи,
а мы пойдем строить новую жизнь, и пусть не дрог-
нет у нас рука, если ее придется поднять на вра-
гов. Пообещаем, товарищи, стоять твердо за наше
рабочее дело, всегда помнить о том, что власть
трудящихся— это наша власть, и ею мы завоюем
весь мир!
Когда вслед затем запели «Вихри мятежные»,
Андрейка пробрался к отцу и взял его за руку.
Василий обернулся, увидел сына и сказал:
— И ты здесь.
— Здесь,— вымолвил Андрейка.
И прижался крепко к теплой руке отца.
24.
Похоронили товарищей и еще с большим жа-
ром взялись за работу. Все надо было заводить
на новый пролетарский лад, от маленького до
большого. И не хватало времени, не хватало людей.
В городе было много тайных врагов. Они позапол-
зали в щели и шипели оттуда на советскую власть.
И нужен был всюду зоркий глаз, строгое пролетар-
ское око.
Андрейка почти не видел отца. Забежит отец
домой на минутку,—ни поговорить, ни расска-
зать,—и опять бежит куда-то. Ночью приходил
поздно, а иногда совсем не приходил.
— Некогда, — торопливо говорил он. — Дела
много, рук мало, да и враги наши не дремлют.
Надо быть на чеку.
Первые дни Андрейка с жадностью смотрел, как
преображалась жизнь города. Но смотреть было
мало—хотелось самому что-нибудь делать. А что
делать, как подойти к этому—Андрейка не знал.
Раз вышло так, что Андрейке нужно было по-
видать отца—работал он в Совете. Андрейка по-
шел в Совет.
Дом большой, красивый, много комнат. Тьма
народу в нем—каждая комната гудит, как улей.
Андрейка долго заглядывал то в одну комнату,
то в другую, высматривал отца. И вдруг столкнулся
с Иваном Петровичем. Бежал он куда-то озабочен-
ный, с бумажками в руке, но Андрейку узнал, оста-
новился и сказал весело:
— А-а, товарищ Щербаков, за какими делами?
— Отца ищу.
— В мастерские уехал на собрание. А ты дома,
что делаешь?
Андрейка потупился и сказал:
— Ничего.
— Э-э, так не годится,— покачал головой Иван
Петрович.—При Советской власти все должны ра-
ботать. Много вас таких ничевошников?
— Да, наберется.
— Надо вас взять в оборот.
Иван Петрович подумал, почесал бородку и
спросил:
— Хочешь работать?
— Хочу. Скучно так...
— Ну, так вот что: собери ребят и веди их
завтра в 12 сюда. Мы из вас отряд летучей связи
организуем.
— Идет,—весело отозвался Андрейка.
— Ну, действуй.
Иван Петрович дружески шлепнул Андрейку по
плечу и побежал дальше.
Андрейка вышел из Совета взбудораженный.
— Вот человек,—думал он про Ивана Петро-
вича,—все у него так и горит. Два-три слова и
готово, —летучий отряд придумал.
В тот же день Андрейка оповестил ребят, чтобы
утречком все были в сборе по очень важному делу.
25.
Собрались на пригорке у рощицы, запорошен-
ной снегом. Не мало, не много, а человек 40. Всех
заинтересовало собрание. Шуму и крику было
много. Кое-кто и подраться успел.
— Ну, говори, что-ли,—приступили к Андрейке.
Андрейка стал у всех на виду и звонким голо-
сом начал:
— Товарищи, был я вчера в Совете. И там меня
спросили, что мы, ребята, делаем теперь, при со
ветской власти. Стыдно было, а пришлось сказать,
что ворон гоняем. И тогда мне сказали, что так не
годится при советской власти, чтобы я собрал вас,
и всем вместе притти в Совет, там нам работу
дадут.
— Какую работу? Какую?—посыпались во-
просы.
— Там скажут. А теперь, кто хочет итти в
Совет?
— Все пойдем,—загудели голоса.
— Ну, тогда двинем, ребята.
Покатились, как стояли, гурьбой, с шумом и
гамом.
— Стой, товарищи,—крикнул Андрейка.—Что
же мы табуном, как лошади. Становись в ряды...
Вот так. В ногу... Эх, знамя бы красное... Нет ли
у кого платка?
Красный платок нашелся. Степка Бычков со-
рвал его с шеи и отдал Андрейке. Выломили палку
в роще, привязали платок, и вышло знамя хоть
куда.
Двинулись колонной, соблюдая шаг, как сол-
даты. Завели песню. И стройно, молодцевато по-
шли к Совету.
Андрейка побежал вверх по лестнице, и немного
погодя вернулся и махнул рукой:
— Сыпь сюда, ребята.
— Прямо в Совет?—опешили ребята.