вертеться на снегу. Его охватила неудержимая
радость, восторг. Смеялся и прыгал, как теленок,
сорвавшийся с привязи.
Шли мимо шахтеры, увидали и засмеялись:
— Гляньте, сдурел хлопец. Кружится, как
дзыга.
— Да это наш откатчик. Рад, бедняга, что
вырвался.
Антошка не слышал. Он сорвал с головы кар-
туз и бросил его на снег. Там, где он упал, отпе-
чаталось грязное пятно. Антошка набрал полную
горсть снега и стал тереть им руки. Потекла гряз-
ная вода. Антошка вымыл снегом руки, а потом
лицо, шею и голову. Снег обжигал ему кожу, было
и холодно, и приятно. Антошка смеялся, барах-
тался в снегу, и казалось ему, что смеется и месяц,
и кружевные прозрачные тучки, и белая тихая даль.
Он чувствовал, как вливается свежесть в его исто-
мленное темнотой и грязью тело. Хотелось раз-
деться и выкупаться в снегу, чтобы удалить всю-
нечисть и грязь шахты. Но надо было бежать в
казарму. Антошка целую неделю не ел горячего, и
ему уже чудился вкусный запах щей с мясом и
каши, сваренных умелыми руками Евфросиньи.
Антошка побежал напрямик по снегу к казарме,
стараясь выбирать такие места, где еще не было
следов. Приятно было видеть отпечатки своих ног
на чистом, белом снегу. Вбежал в казарму розовый,
бодрый.
— Что, Антош, высвободился?—встретил его
отец.
Антошка улыбнулся и сказал:
— Отпустил дядя Иван до завтрева.
— Проманежили там тебя,— с оттенком сожале-
ния промолвил Аверьян.
— Ничево-о,—храбро отозвался Антошка. Его
радовали свобода, свет, казарменная суета. Вон и
Евфросинья возле стола хлопочет. Увидела Ан-
тошку—улыбнулась глазами.
— Ну, садись, щей похлебаем,—сказал Аве-
рьян.—А то ты там в сухомятку жил.
Сели за стол, где уже стояла большущая миска
со щами, замахали ложками, как косари. Ели все
дружно, весело, изредка перебрасываясь словами.
Антошка ел много, жадно—он отощал, изголо-
дался в шахте, и после горячих щей, теплой
казармы, снежного умыванья и свежего воздуха
его распарило и разморило. Лицо у него стало крас-
ное, лаковое, а глаза превратились в щелки, и в
голове стоял какой-то блаженный, опьяняющий
туман. Он был в эту минуту вполне доволен, почти
счастлив. Ничего ему сейчас не хотелось, разве
только спать. В казарме было дымно и душно, как
всегда, но какой светлой и чистой казалась она
ему после шахты! И лица шахтеров, умытые, посве-
жевшие, казались привлекательными, хорошими.
Поужинали. Разбрелись по углам, по нарам, кто
куда. Загудели там и сям- разговоры, тихие, уста-
лые. Всех клонило к отдыху, и многие уже укла-
дывались.
Хоть и слипались глаза, а все-таки Антошка не
утерпел и еще раз выскочил из казармы. И засто-
ялся, засмотрелся.
Луна стояла уже низко, светила косо, и тень от
казармы, четкая, синяя, лежала на снегу. Ясно вид-
нелась труба, и серые волокна дыма плыли по
снегу, как настоящие. Антошка глянул вверх, на
крышу. Труба курилась, и против месяца дым
казался пепельно-серебристым, красивым.
На руднике было тихо. Шахта молча чернела
вдали под белой кровлей снега. Как сторожа, сто-
яли трубы, черные, стройные, и из одной лениво
подымался сизый дымок. Небо было чистое, про-
зрачное; тучки уплыли, тихо светили звездочки,
бледные при свете луны. Стучал в колотушку сто-
рож, и эхо откликалось вдали—воздух был звон-
кий, морозный. Где-то далеко шел поезд, земля
гудела, а потом раздался тонкий, пронзительный
свисток.
Антошка потоптался возле казармы на снегу,
выделывая ногами разные вензеля, и, весь охвачен-
ный дрожью и сладким позывом к дремоте, пошел
и лег спать. И когда засыпал под гул усталых раз-
говоров и шарканье ног—казалось ему, что он
дома, что тут возле него и мать, и сестры, и все
родное, домашнее...
VIII.
Хорошо провел Антошка этот день.
Встал рано, как только зашумела казарма,
оделся в чистое и выскочил на двор.
Было холодно; солнце недавно взошло, небо
еще отливает розовым светом, и снег чуть розовеет
вдали, а ближе он белый-белый. Солнце зажигает
на снегу радужные искры, они прыгают, горят,
переливаются, а тени лежат густые, спокойные,
синие. Дымятся трубы; дым подымается вверх
столбами, тихо покачивается и тает. На селе зво-
нит колокол. Плывут медные удары звучно, при-
зывно, как будто выговаривают:
— К нам, к нам, к нам!
А потом посыпался веселый трезвон:
— В гости просим, в гости просим,— отчетливо
и быстро вызванивали маленькие колокола.
И церковь видна на бугре, белая, с золотыми
крестами. Кое-кто из пожилых, семейных пошел в
церковь, а другие просто так на село. Там сегодня
базар, понаехали с окрестностей, навезли всякого
добра. Весело, людно.
Аверьян ушел на село, а Антошке хорошо и
дома. Он побежал к пруду, который был в балке,
за рудником, думая, что уже стал лед. Но пруд
лежал темный, свинцовый, отливая синевой на
средине, и только вдоль берегов узкой каемочкой
морщился ледок.
У пруда Антошка встретил своих приятелей, с
которыми выбирал уголь —Петьку Голована, Ваську
Дырявого и Андрюшку Грунькина. Все прибежали,
надеясь найти на пруде лед. Андрюшка даже
коньки приволок.
Антошку встретили дружескими восклицаниями;
— А, тульский самовар, наше вам! Шахтером
заделался?.. Ну, как там в шахте? Вихры тебе не
оборвали?
— Не,—улыбнулся Антошка.—Там у меня дядя
Иван—душа человек, пальцем не тронет.
— Да ты, вихрастый, врешь. Ну-ка покажи свои
вихры? Целы—тогда поверим.
Нечего делать. Антошка снял шапку и показал
приятелям вихры. В другое время его непременно
дернули бы за эти соблазнительно торчащие вихры,
а теперь не тронули, только посмотрели. То, что
Антошка работает, как большой, в шахте и пробыл
там безвыходно целую неделю, возвысило его в
глазах товарищей, которые хотя и жили не первый
год на руднике, а шахты по-настоящему еще не
нюхали. И Антошка чувствовал это и держал себя
с товарищами независимо.
— Что, вихрун, страшно в шахте?—опросил
Голован.—Там, говорят, нечистые, как жабы,
скачут.
— Брехня все это, бабьи выдумки,—спокойно
сказал Антошка. — Страшно не нечистых, а гре-
мучки да обвалов. Вон вчерась в нашей шахте, как
одного ахнуло...
— Да ты видел?—с сомнением спросил Голован.
— Как же, на моих глазах это было.
И Антошка толково и серьезно, как большой,
рассказал то, что он видел вчера в шахте. Това-
рищи внимательно слушали, а когда Антошка ска-
зал, что он вез увечного в своем вагончике до
ствола шахты, Васька Дырявый с оттенком поч-
тения и зависти промолвил:
— Ишь, тульский, в какое дело попал.
Потом Антошка рассказал ребятам о лошадях
в шахте, разобрал каждую по косточкам, и все
согласились с ним, что Мальчик— хвастун, пустая,
ничего нестоящая лошадь, и ежели есть в шахте
порядочная коняга, так это именно Бычок.
До обеда протарабарил Антошка с приятелями,
и все убедились, что Антошка парень хоть куда—
сметливый, расторопный, умеет и подметить, и рас-
сказать в точности, что видел. И расстались с ним
дружелюбно.
Петька Голован, самый старший, считавшийся
среди товарищей коноводом, сказал, когда ушел
Антошка:
— А тульский— парень дошлый. Хоть и щуплый
на вид, а молодчага. Мы его напрасно спервона-