люты к рабочим и евреям. Где собиралась кучка
в пять-шесть человек, гайдамаки налетали с ру-
ганью и криком:
— Р... разойди-ись!
И хлестали нагайками тех, кто не успевал уйти»
быстро.
А собирались на улицах часто. Роем роились
по городу всякие слухи, их была тьма-тьмущая и
чаще всего срывалось с губ вещее слово:
— Большевики.
На больших, нарядных улицах, где жили сытые
и довольные, это слово произносилось с трепетом;
на окраинах, где ютилась рабочая беднота,—с ра-
достью, с надеждой на избавление.
Придут большевики,— а на окраинах верили,
что они придут,—и изменится к лучшему каторж-
ная жизнь и не будут роскошествовать одни и
голодать другие.
Андрейке не сиделось дома. Сапоги худые,
пальтишко драное, шапка сползает на уши и хо-
лодно под ветром, в мокроте. Но дома было
скучно, хотелось на улицу, хотелось смотреть, слу-
шать, калякать с товарищами о том, про что гудел,
как улей, весь город.
Андрейке тринадцатый год. Он ходил в школу,
но неисправно, в школе было холодно и не всегда
приходили учителя. После рождественских святок
дело совсем расклеилось, и Андрейка забросил
школу.
Большинство его товарищей тоже отстали от
школы. Какое уже там ученье, когда подводит жи-
воты от голодовки и одежонка худая—не выси-
дишь. Дома хоть польза какая-нибудь—то полено,
гляди, притащут, то воды принесут, то в очереди
постоят. А от школы ни пользы, ни удовольствия,
только потеря времени.
Но связь между собою ребята держали. Соби-
рались часто целою гурьбой, гоняли по улицам,
шлепая дырявыми сапогами по мокроте, бегали на
станцию смотреть на паровозы, лазили по обры-
вам, круто спускавшимся к Днепру.
С обрыва хорошо было скатываться по скольз-
кому, обледенелому снегу. Садились прямо на снег
и летели вниз с криком, свистом, улюлюканьем,
опрокидывая друг друга и загрузая в снежных на-
метах. А потом взбирались наверх, и это было
самое трудное: нужно было ползти, цепляясь за
каждый кустик, за каждую кочку. А тут, гляди,
нагонит товарищ, ухватит за ногу— и пошел опять
кувырком вниз, пока не плюхнется в рыхлый снег.
Навозившись вволю, отдыхали на обрыве.
За Днепром синели леса, расстилалась на де-
сятки верст серовато-белая даль, а за обрывом
гудел город и гул этот был протяжный, глухой и
ровный, словно кто водил смычком по басовой
струне.
— Вон оттуда большевики придут,—сказал Гав-
рик, указывая скрюченным пальцем на лес.
— Чего им идти? Они по чугунке приедут,—
возразил Андрейка.
— Как же они могут приехать, когда чугунка
в гайдамацких руках?
— Дело большое! Отобьют и кончено. Ты ду-
маешь, большевики шутки шутить будут? Они так
попрут, что только держись. Их, ведь, сила!
— И гайдамаков не мало.
— Да что гайдамаки? Они только тут, в го-
роде, храбрые,—вмешался Еремка, самый старший
из ребят.— А напусти на них большевиков, сразу
хвост подожмут.
— Ах, и будет бой,—захлебываясь, сказал
Андрейка.—Когда большевики подойдут, наши в
городе ударят и начнут чистить гайдамаков с двух
концов. За гайдамаков только буржуи стоят, а все
рабочие и солдаты за большевиков.
— А ты откуда знаешь?—спросил Гаврик.
— Чего знать? Кого хочешь спроси: кто из нас
за гайдамаков?
— Я,—выступил вперед Петрик, самый малень-
кий и самый бойкий из ребят.
Все вытаращились на него. Но у Петрика пры-
гали в глазах такие задорно-смеющиеся огоньки,
что все поняли, что это он в шутку, и засмеялись.
— А-а, так ты за гайдамаков? С откоса его,—
кинулись к нему ребята.
Ноги у Петрика быстрые. Он юркнул в сто-
рону. И вся ватага с гамом и криком понеслась
за ним.
5.
Поздно ночью— Щербаковы уже спали,—кто-то
забарабанил в дверь.
Первой проснулась бабушка.
— Стучат, Василий,— стала будить она сына.
А сама дрожала, предвидя, что-то недоброе.
Щербаков вскочил и стал зажигать лампу. Стук
продолжался, требовательный, резкий.
Андрейка казалось, что ломают двери и вот-вот
ворвутся в дом.
— Не пугайтесь,— сказал отец.—Это, верно,
с обыском.
И пошел открывать.
В комнату ввалились четверо. Были они в серых
шапках, с ружьями и револьверами.
— Документы,—крикнул один из них, повиди-
мому, старший.
Щербаков вынул из кармана книжку и подал
гайдамаку.
Тот долго рассматривал ее, силясь прочитать
написанное, и потом рявкнул:
— Как зовут?
— Василий Щербаков.
— Якой губернии?
— Смоленской.
— Га, кацап! А где работаешь?
— В железнодорожных мастерских.
Глаза у гайдамака округлились.
— 3 большевицького гнизда?
Щербаков сказал спокойно:
— Это ни откуда не видно.
— По твоей морде бачу. Знаемо, чим вы ды-
шите.
Легкая усмешка тронула у Щербакова усы и
он сказал:
— Дышим, как и все, воздухом.
— Молча-ть! —заревел гайдамака, наливаясь
кровью.
— Оружие есть?
— Нету.
— По шукать!
Подручные бросились шарить по всем углам.
Рылись на кровати, в одежде, перевернули все в
сундуке, искали в печке, под столом, под кро-
ватью, ощупали всех, даже маленькую Таню,—и
ничего не нашли.
Красные и злые, они остановились посреди ком-
наты, вытирая потные лица.
Старший смерил глазами Щербакова и сказал:
— Сам запамятуй и другим скажи; колы де що
чи як инче—пощады не буде. Смерть!
И ушли, стуча, как лошади, подкованными
сапогами, бросив настежь дверь.
— Гады, разбойники!—вырвалось у Щерба-
кова, когда ушли гайдамаки.— Скорей бы распра-
виться с этой сволочью. Терпения нет!..
6.
В ту ночь по всему району были обыски, мно-
гих рабочих арестовали. На улицах чаще гарцо-
вали конные раз'езды. На них смотрели с нена-
вистью, со страхом, и шептали вслед:
— Разбойники, каты!
Утром Андрейка вышел на улицу. Серый и ту-
манный был день. Перекликались глухо гудки на
вокзале, как будто что-то сжимало их медные
глотки. Шли, торопясь, куда-то люди, с сумрачно-
серыми лицами, затаив в себе обиду и гнев.
Андрейка вспомнил вчерашнюю ночь, свирепые
лица гайдамаков, их ругань и окрики. Так и хоте-
лось плюнуть в красную рожу, когда бесстыжие
руки ощупывали у матери живот. Если бы кто-
нибудь ударил отца, Андрейка бросился бы на
щиту.
Пускай бы его избили, изувечили—все равно.
Из-за угла выбежала маленькая с'ежившаяся
фигурка. Андрейка узнал товарища Володьку Се-
мибратова.
— Куда ты?—крикнул Андрейка.
— За хлебом.
— Дают?
— Не знаю.
У Володьки было скучное лицо. Стоял, сгор-
бившись, словно тяжело было плечам от рваной
шубенки.
— Брата Максима забрали,— сказал он.
— Когда?
— Этой ночью.
— За что?
— Листовку какую-то нашли в кармане. Так и
накинулись, как увидели, с ног сбили. Руки свя-
зали и повели.
Володька оглянулся и сказал тихо, с затаен-
ным блеском в глазах:
— Большевики уже за Днепром стоят, требуют
сдачи города.
— Ну и что же?
— Рада не хочет сдавать. Силой будут брать.
— Большой будет бой.
— У-у, страшенный.
Весь этот день клубились слухи о том, что боль-
шевики подошли к городу.
Андрейка побежал на обрыв. Ему представля-
лась несметная рать, стоящая по ту сторону