оттуда, и трудно было разобрать—дым ли это или
туман.
Рядом, уткнувшись лицом в подушку, .лежала
Таня, а за ней бабушка—видна была только согну-
тая спина и вытянутые ноги.
Вошла мать с поленцами дров в руках. Лицо
у нее было желтое, с темными пятнами под гла-
зами.
— Опять стреляют?— спросил Андрейка.
— Стреляют,— сказала мать, бросая дрова на
пол,—говорят, много домов разбили.
— И на нашей улице?
— Нет, они по большим улицам бьют.
Андрейка встал, потянулся. Ноги вялые, мутно
в голове, но страха, вчерашнего ночного страха—
уже нет. Да и стреляют сегодня как будто тише.
— Мать.
— Чего тебе?
— Вода у нас есть?
— Есть немного.
— Я сбегаю.
— Ну да, чтоб еще накрыло там.
— А как же без воды?
— Обойдемся.
Андрейка пошел к двери.
— Куда ты?—остановила его мать.
— На двор.
— Не бегай попусту.
И добавила тихо, как бы про себя:
— Одного нет, так еще и другого...
Андрейка вышел и остановился у входа.
Мутно и туманно на дворе. Туман как будто
смешался с дымом и повис над городом, холод-
ный и серый.
Тихо. Все словно вымерло.
Гукнула и рассыпалась грохочущими перека-
тами пушка. У Андрейки екнуло сердце. И вскоре
с другой стороны отозвалась другая. Андрейке
послышалось, как будто бы пронеслось что то
с шипеньем вверху. Он поднял голову и ничего
не увидел.
Хотелось выйти на улицу, но ноги были тяже-
лые и что то подкатывалось к груди, мешая
дышать. Он набрал в рот воздуха и с шумом
выпустил его.
Медленно, выжидая каждое мгновенье удара,
он пошел к воротам. Глянул вдоль улицы и уви-
дел, что у стены соседнего дома стоит с ведром
Гаврюшка и смотрит туда, где в серой мути пря-
тался вокзал.
— Эй, эй,—крикнул Андрейка.
Гаврюшка увидел товарища и бросился к нему.
Оба как то особенно обрадовались друг другу.
— Ты куда?— спросил Андрейка.
— По воду.
— Нам тоже нужно.
— Так пойдем вместе,—живо отозвался Гав-
рюшка.
— Ладно, сейчас ведро возьму.
12.
Пошли по улице, звеня ручками ведер.
Грохот пушечных выстрелов сотрясал воз-
дух, но вдвоем не было страшно, и нарочно хоте-
лось говорить громко, как будто ничего не было.
— Мы не спали всю ночь,— рассказывал Гав-
рюшка.—Как ахнет, ахнет, аж стены дрожат. Тетка
моя страстную свечку зажгла и всю ночь поклоны
бухала. А у соседей бабка, знаешь, что семечками
торгует,—залезла в погреб и сидела там всю ночь.
— Это зачем же?—засмеялся Андрюшка.
— А чтоб снарядом не попало.
— И теперь сидит?
— Нет, вылезла. Днем, говорит, не так
страшно.
— Да оно, знаешь...
Андрюшка не договорил.
Что-то с шипеньем и свистом пронеслось вдоль
улицы и шлепнулось на мерзлую землю.
Ребята остановились, посмотрели друг на друга,
как бы спрашивая: итти дальше или вернуться?
Из двора вышел пожилой человек, низенький,
коренастый, с ведеркой в руке,—ребята узнали
в нем сцепщика поездов Мухина. Он посмотрел на
ребят, на их оторопелые лица и сказал, подми-
гивая:
— Видели жучка? Вжикнул и носом в землю.
Да вы не бойтесь, это шальная. Вы по воду? Идем
вместе.
Двинулись дальше. Втроем стало веселее.
Мухин говорил, поглядывая в ту сторону, откуда
доносилось громыхание:
— Нам бояться нечего. Они через нас по горке
бьют. На горке батарея гайдамацкая стоит.
А в бою— самое главное—орудия подбить.
— А кто лучше бьет: большевики или гайда-
маки?— спросил Андрейка.
— Большевики лучше. У них артиллерия силь-
ней. Туман мешает, верного прицела нельзя взять,
а то они живо бы расправились с гайдамаками.
— Говорят, много народа побило,—сказал Гав-
рюшка.
— Бабьи сказки,—махнул рукой Мухин.— От
снаряда легче спастись, чем от пули. Снаряд
издали слышно.
— А если в дом попадет?
— Ну, тогда хуже. Осколками убить может.
Навстречу шла женщина с полными ведрами.
— Не боишься, тетка?—спросил Мухин.
Женщина поставила на землю ведра и сказала:
— Бойся, не бойся, а воды нужно. Долго еще
стрелять будете?
—■ А кто стреляет?
— Да все вы, мужики. Баба не стала бы стре-
лять.
— За то бабе и дорога—от печи до порога.
— Вы то широкие. Развели катавасию—житья
нет. Ишь бухают, ни дня, ни ночи, чтоб им
в животе так бухало.
—Ничего, потерпи, мать, скоро полегчает.
— Жди- и.
Женщина взяла ведра и пошла дальше.
— Беда с бабами,—покрутил головой Мухин.
Не понимают рабочего интереса1 . Чего стреляете?
Да как же не стрелять за рабочее дело? В Мо-
скве—власть Советов, а у нас—власть буржуев.
Там рабочие все взяли в свои руки, а у нас по
тюрьмам сидят. Да, что же мы не такие, как там?
Нужно одну линию держать.
У колодезя было пусто. Набрали воды и пошли
обратно под несмолкаемый грохот пушек.
13
Всю ночь грохотали над городом пушки, сотря-
сая воздух, землю, дома. Ночью как будто удваи-
вался их грохот, слышались новые оттенки ударов.
То загремят громовые раскаты, то, кажется,
будто кто разбивает гигантским молотом каленую
сталь, то как будто рвут на части куски крепкой
ткани. А иные удары падают мягко, звучно и не
пугают, а радуют слух.
Отблески молний вспыхивают там и сям, как
при настоящей грозе. Иногда подымаются зарева
и лижут мутно-красными языками небо.
Это горят дома, зажженные снарядами. Бегут
из них люди, спасая второпях вещи и детей. Бегут,
куда попало, лишь бы спрятать свой страх перед
грозой.
Ночью опять наплывала жуть, и не было сна,
мерещились всякие страхи.
Иногда в промежутки между пушечными вы-
стрелами слышались ружейные залпы, треск пуле-
метов, взрывы ручных гранат.
Это в темноте сталкивались два враждебных
отряда и вступали в бой.
Жирное щелканье, уханье, как будто от удара
в пустое ведро, и глухой шум. Кажется, будто
кто-то чудовищно жестокий токмачит о мостовую
чьи то головы, бросает их в пустую бочку и посы-
пает песком.
Жутко было слышать это жирное, глухое ток-
маченье, и громыханье пушек, похожее на раскаггы
грома, казалось менее страшным.
Раз поздно вечером, Щербаковы собирались
уже спать, кто-то постучался тихонько в двери.
Мать и Андрейка переглянулись, насторожи-
лись.
«Обыск», мелькнула у обоих одна и та же
мысль.
И стало страшно, холодом опахнуло тело.
Стук повторился.
Мать встала и пошла к дверям. Андрейка
пошел следом.
— Кто там?
Слабый голос отозвался:
— Раненый. Пустите перевязать рану.
Открыли дверь. Вошел, пошатываясь, молодой
рабочий, весь в крови, в грязи. Правая рука
висела, как плеть, рукав был разорван и сочилась
оттуда кровь.
Рабочий сел на скамейку и, едва переводя дух,
сказал:
— Осколком задело. Стычка тут была с гайда-
маками. Товарищи прогнали их, а я отстал...
Дайте, если есть, тряпку какую - нибудь, пере-
вязать.
Он снял куртку, спустил с плеча рубаху. Рана
была глубокая.
Текла кровь.
— Промыть надо,—сказала мать.
Андрейка принес воды. Обмыли рану, перевя-
зали чистой тряпкой.
— Вот... теперь легче,— сказал раненый.
— Может, ты есть хочешь?—спросила мать.
— Да что? У вас самих, небось, пусто.
— Ничего. Хоть хлеба кусочек... Садись сюда.