В тот день, 9 января 1937 года, стояла холодная погода, и камеру хранения, где я ожидала поезда возле своих чемоданов, продувал резкий ветер. Приехав слишком рано, я тщетно искала укрытие. Архитекторы, странным образом попытавшиеся расширить вокзал, не увеличивая размера занимаемой им площади, жестоко обошлись с пассажирами двух первых классов, некогда вольготно располагавшихся на зеленых плюшевых диванах, в нишах, окружавших просторный зал и надежно защищенных от сквозняков. Авторы проекта, одержимые идеей расширить большой зал при входе, перенесли помещение для завсегдатаев низших классов на территорию более состоятельной публики. В этот поздний час, когда отбывают лишь экспрессы и поезда международного назначения, здесь редко можно встретить пассажиров-пролетариев. Сегодня же я увидела, что они смешались с густой толпой горемык, избравших вокзал в качестве пристанища, чтобы провести в тепле суровую морозную ночь. Несчастные спали сидя, прижавшись друг к другу, и храпели. Несвежее дыхание, вырывавшееся из этих ртов, затхлые, усиленные жарой запахи, исходившие от этих немытых тел и грязных лохмотьев, способны были вызвать удушье.
Отсюда через застекленную дверь можно было пройти в довольно тесный буфет, служивший также залом ожидания обладателям билетов первого и второго классов. Там ели и главным образом пили. Резкий запах пива вперемешку с ароматами колбас, зловонным дымом толстых сигар и трубок, набитых крепким бельгийским табаком, оскорблял мое обоняние не меньше смрада, исходящего от толпы, сбившейся в кучу по другую сторону стены, и тесное соседство еды с пустыми желудками раздражало меня… Оставалось только терпеливо ждать в неуютной камере хранения.
— Состав еще не подали, — неизменно отвечали мне служащие, которых я спрашивала время от времени о поезде.
Наконец, на десятый или двенадцатый раз, один из них сообщил:
— Северный экспресс только что прибыл на вокзал.
Носильщик толкал по платформе тележку, нагруженную вещами. За ним следовали двое пассажиров в шубах. Я подала ему знак: «Когда вы закончите…» — и указала рукой на свои чемоданы.
Мужчина позвал одного из своих собратьев-носильщиков.
— Северный экспресс? Спальные вагоны? — лаконично осведомился тот.
— Да.
Перроны были почти безлюдными, часть фонарей не горела. Только тяжелое дыхание нескольких паровозов нарушало ночную тишину.
— Пятнадцатое и шестнадцатое купе, — сказала я проводнику.
Он взглянул на билеты, которые я ему протягивала, и открыл двери.
Ионгден помог служащему и носильщику разместить мои вещи и, когда дело было сделано, объявил:
— Я сразу же лягу спать, я устал. Всё ли, что может потребоваться вам ночью, у вас под рукой?.. Вам ничего не нужно?..
— Нет, ничего… Скажи, ты веришь, что мы едем в Китай?
— Я не знаю… Это как сон…
Смежная дверь между двумя купе захлопнулась с коротким сухим щелчком. Мой сын[2] отправился спать.
Я же не могла сомкнуть глаз. Машинально приподняв занавески, посмотрела в окно, а затем села на полку и замерла, ни о чем не думая.
Не дожидаясь свистка, среди полного безмолвия, поезд медленно, украдкой выскользнул из-под крыши большого зала — это напоминало бегство. Последний вокзальный фонарь остался позади, и мы окунулись в густой мрак. Вокруг царила безлунная и беззвездная ночь с хмурым небом. Лишь тусклый свет островков снега, рассеянных по полям, да блеск крыш невидимых домов пробивался в темноте.
Похоже, я задремала, не отдавая себе в этом отчета; внезапно я поняла, что поезд остановился. Я вышла в коридор и, увидев проводника, спросила:
— Это Лёвен?
— Это Льеж, — ответил он.
Уже! Я не заметила, что мы так долго находились в пути.
Поезд снова отправляется бесшумно, как призрак. Мне кажется, что мы едем по ватному покрытию, которое смягчает толчки и поглощает звуки и свет. Слово, произнесенное Ионгденом, в точности соответствует моим ощущениям. Мне тоже чудится, что я вижу сон. У реальности более резкие очертания, она основательна и притягивает к себе внимание воспринимающих ее органов чувств, а сейчас все окружающее меня кажется лишенным плоти, сотканным из прозрачных зыбких форм, наслаивающихся друг на друга и сливающихся воедино, а моя фигура витает посреди этой фантасмагории по прихоти неведомых сил либо какой-то непостижимой воли. Вероятно, это следствие усталости; приготовления к путешествию причинили мне немало хлопот. Да и усталость ли это?.. Тайное предупреждение… пугающие предзнаменования, мерещившиеся мне перед отъездом?..
2
Тем, кто читал мои предыдущие книги, известно, что лама Ионгден — мой приемный сын, с юных лет сопровождающий меня во всех странствиях.