Молодой человек, уже скинувший с себя халат, живо подобрал мыло и протянул мне его с церемонным поклоном. Я благоразумно решила сохранять невозмутимый вид, поклонилась в ответ и продолжала мыться. Я не знаю, благоразумно это было или нет, но у меня не оставалось другого выхода.
После бани я снова открыла дверь и поманила Ионгдена, по-прежнему стоявшего на посту, чтобы он заглянул в комнату, где еще находился посторонний. Мой сын едва не вскрикнул от изумления. Я быстро закрыла дверь, и мы поспешили в мой номер, чтобы дать там волю распиравшему нас безудержному смеху.
— Но как он туда попал? — спросил Ионгден, немного успокоившись. — Ведь я не сходил с места.
— Через стену, — отвечала я.
— Что за страна! — воскликнул лама.
Прошло двадцать лет, а мы все еще повторяем: «Что за страна!» И сегодня у нас предостаточно еще более веских причин для такого возгласа. Двадцать лет назад один офицер японского военно-морского флота, направлявшийся, как и я, на пароходе в Иокогаму, заявил, когда мы проплывали мимо берегов Аннама{38}:
— Когда-нибудь вы, французы, отдадите нам Индокитай.
— Вряд ли, — возразила я, — с какой стати нам его отдавать?
— Потому что он нам нужен и мы этого хотим.
Однако Индокитай был лишь маленьким куском пирога. Японский аппетит требовал большего. Я помню двух простых японцев: один из них, служивший в полиции, присматривал за моим домом и, вероятно, следил за мной, другой же обычно был моим рикшей. Оба немного говорили по-английски.
— Китай принадлежит нам! — говорили они с одинаковой уверенностью и, как ни странно, с одинаковым жестом: их кулаки разжимались, как бы собираясь что-то схватить, а затем снова сжимались, держа в тисках невидимую жертву, — то было резкое движение кровожадного хищника, наподобие броска паука на муху, угодившую в паутину.
«Китай принадлежит нам!» — захвата страны еще не произошло, но японцы, прибегая к определенному самовнушению по методу Куэ{39}, убеждали себя в этом, чтобы их желание осуществилось. Подобно пауку, они расставляли свои сети и терпеливо ждали. Если не рассматривать этическую сторону проблемы, это воспринимается как поучительный пример упорства и настойчивости. Остается выяснить, не утратила ли Япония чувства меры, сопряженного со здравым смыслом, и не порвется ли паутина, которую она так долго плела, под тяжестью слишком крупной жертвы.
В Чанчуне почти не на что смотреть. Город создавался по четкому плану, в американском духе: широкие улицы, пересекающиеся под прямым углом, железобетонные здания со строгими линиями — строительство еще не было завершено.
После недолгого пребывания в новой маньчжурской столице я отправилась в Мукден, где произошли изменения. В первую очередь я увидела, что отель «Ямато», где я раньше останавливалась, переехал из вокзальных помещений в новую часть города. Теперь он располагался в роскошном здании. Мне отвели там прекрасный номер и превосходно кормили в течение нескольких дней, пока я жила в Мукдене.
Почти все японские гостиницы, независимо от того, подражают ли они западному стилю или сохраняют верность местным традициям, великолепны. Даже в совсем маленьких селениях приезжий может рассчитывать на чистую комнату и хороший стол. Мне лично не нравится японская кухня, но я воздаю должное здешним ресторанам за их весьма привлекательный вид. У них нет ничего общего с чудовищно грязными китайскими харчевнями с отвратительным обслуживанием, хотя там нередко предлагают посетителям вкусные кушанья.
В Мукдене я снова посетила Башню лам и усыпальницы императоров; мне показалось, что их содержат в большем порядке, чем раньше. Кроме того, я заглянула в новый город, расположенный за пределами древних крепостных стен, в которых были проделаны бреши для автомобильного движения, ставшего более оживленным.
В «Ямато» мне был преподан еще один урок японского упрямства и самонадеянности.
Я ждала телеграмму и письмо от друзей, которых известила о дне и часе своего приезда в Пекин. По старой памяти я просила их направлять свои послания в отель «Ямато», расположенный на вокзале Фэнтянь. Прибыв туда, я первым делом решила забрать письма у администратора.
«На ваше имя не поступало никакой корреспонденции», — отвечал служащий.