Итак, Каткарт выбегает в сад. Под проливным дождем он рассеянно бродит туда-сюда, размышляя о своей жизни, которая в одночасье оказалась лишенной любви, состояния и чести.
Тем временем дверь в коридор открывается, и на лестнице слышатся осторожные шаги. Теперь нам известно, кто это, — миссис Петигру-Робинсон не ошиблась: это — герцог Денверский.
Это установлено. Но далее мы расходимся с моим ученым коллегой, представляющим обвинение. Было высказано предположение, что, все обдумав, герцог решает, что Каткарт опасен для общества и лучше его уничтожить — или что нанесенное им оскорбление семье Денверов может быть смыто только кровью. И нас убеждают, что герцог спустился вниз, достал из письменного стола револьвер и отправился разыскивать Каткарта, чтобы хладнокровно разделаться с ним.
Милорды, должен ли я указывать вам на полную нелепость этого предположения? Какая разумная причина могла толкнуть герцога Денверского на убийство человека, от которого он уже освободился раз и навсегда? Было высказано предположение, что в процессе размышления нанесенное оскорбление стало представляться герцогу огромным, достигнув гигантских размеров. На это, милорды, я могу лишь ответить, что никогда еще такой слабый повод к совершению убийства не приводился для обвинения невиновного человека. Я не стану тратить время и докучать вам доказательствами. Опять-таки было высказано предположение, что причина ссоры заключалась в том, что герцог опасался каких-то губительных действий со стороны Каткарта. Этот вопрос, я думаю, для нас уже понятен; это — домысел, построенный in vacuo [51], вызванный тем, что мой ученый коллега не смог объяснить целый ряд обстоятельств так, чтобы они согласовывались с известными фактами. Само количество и разнообразие мотивировок, предложенных обвинением, свидетельствуют о том, что оно само осознает свою слабость. Они судорожно хватаются за любое объяснение, которое в состоянии подкрепить обвинительный акт.
Теперь я хочу обратить внимание ваших светлостей на очень важные показания инспектора Паркера в отношении окна, ведущего в кабинет. Он рассказал вам, что задвижку пытались открыть снаружи при помощи просунутого внутрь перочинного ножа. Если это был герцог Денверский, находившийся в кабинете в половине двенадцатого, зачем ему надо было бы взламывать окно? Он и так находился в доме. Когда же в дополнение ко всему мы узнаем, что у Каткарта в кармане был нож, на лезвии которого обнаружены зазубрины, возможно, оставленные металлической щеколдой, становится очевидным, что не герцог, а Каткарт открыл окно и пробрался в кабинет за револьвером, не предполагая, что для него была оставлена открытой дверь оранжереи.
Доказывать это не имеет смысла, ибо мы знаем, что капитан Каткарт действительно был в кабинете, так как мы видели лист бумаги, которым он промокнул свое письмо Симоне Вондераа, а лорд Питер Уимзи рассказал нам, как он снял этот лист с пресс-папье в кабинете спустя несколько дней после смерти Каткарта.
Позвольте мне обратить ваше внимание на еще одну существенную деталь. Герцог Денверский сообщил нам, что видел револьвер в ящике письменного стола незадолго до трагических событий и что в этот момент рядом присутствовал Каткарт.
Главный судья.Минуточку, сэр Импи, это расходится с тем, что у меня записано.
Королевский адвокат.Прошу прощения у вашей светлости, если я ошибаюсь.
Главный судья.Я вам прочту, что у меня записано: «Я искал для Каткарта старую фотографию Мэри и наткнулся на него». Здесь ничто не указывает на то, что Каткарт был рядом.
Королевский адвокат.Если ваша светлость соизволит прочесть следующее предложение…
Главный судья.Безусловно. Следующее предложение звучит так: «Помню, я еще заметил, что он сильно заржавел».
Королевский адвокат.А следующее?
Главный судья.«Кому вы это сказали?» Ответ: «Этого я не помню, зато отчетливо помню, как произношу это».
Королевский адвокат.Очень признателен вашей светлости. Когда благородный пэр сделал это замечание, он был занят поиском фотографий для капитана Каткарта. Поэтому я счел логичным, что это замечание было адресовано покойному.
Главный судья (обращаясь к присутствующим).Милорды, надеюсь, ваши светлости изволят сами оценить достоверность этого предположения.
Королевский адвокат.Если ваши светлости согласны с тем, что Денису Каткарту было известно о существовании револьвера, то несущественно, в какой именно момент он его увидел. Как вы слышали, в ящике стола всегда оставался ключ. Он мог обнаружить его самостоятельно в любое время, отыскивая конверт, сургуч, да и все что угодно. Как бы там ни было, я настаиваю, что шаги, слышанные полковником и миссис Марчбэнк в среду ночью, принадлежали Денису Каткарту. В то время как он писал прощальное письмо, возможно, уже с револьвером, лежащим перед ним на столе, — да, в это самое время герцог Денверский спустился по лестнице и вышел на улицу через дверь оранжереи. И здесь мы снова сталкиваемся с немыслимыми совпадениями — снова и снова мы видим, как не связанные между собой события совпадают в определенные промежутки времени, порождая бесконечную путаницу. Я употребляю слово «немыслимые » не потому, что совпадения вообще невозможны — каждый день в нашей жизни мы встречаемся с такими выдающимися примерами, которые ни один писатель не сочинит, — а лишь для того, чтобы отнять это выражение у ученого генерального атторнея, который готовится использовать его против меня. — (Смех в зале.)
Милорды, вот первое из этих немыслимых — не побоюсь этого слова — совпадений. В половине двенадцатого герцог спускается вниз, а Каткарт забирается в кабинет. Ученый генеральный атторней при допросе моего благородного клиента справедливо отметил расхождения между его показаниями на дознании, то есть то, что он не покидал дома до половины второго, и его нынешним утверждением, что он вышел в половине двенадцатого. Милорды, чем бы ни руководствовался благородный герцог в своих заявлениях, хочу еще раз напомнить вам, что во время первого его заявления предполагалось, что выстрел был сделан в три часа ночи, и это ложное показание, следовательно, не могло преследовать цель установления алиби.
К тому же благородный герцог находился под тяжелым гнетом невозможности установления алиби для себя между одиннадцатью тридцатью и тремя часами ночи. Но, милорды, если он утверждает, что все это время бродил по торфянику, никого не встречая, о каком алиби может идти речь? Он не обязан представлять мотивировку всех своих мелких поступков в течение суток. Доказательств для опровержения его показаний представлено не было. И нет ничего удивительного в том, что, лишившись сна после сцены с Каткартом, он отправился на прогулку, чтобы успокоиться.
Тем временем Каткарт заканчивает свое письмо и бросает его в почтовую сумку. Это письмо является самым абсурдным фактом во всей истории. В то время как тело убиенного лежит на пороге, и врачи и детективы рыщут в поисках улик, установленный порядок обычного английского дома без всяких помех идет своим чередом. Письмо, содержавшее в себе ответы на все вопросы, спокойно пребывает в почтовой сумке, относится, как положено, на почту, чтобы оказаться возвращенным два месяца спустя в подтверждение великого английского девиза: «Дела как обычно».
В это время наверху мисс Мэри Уимзи собирает чемодан и пишет письмо своим близким. Каткарт надписывает конверт, берет револьвер и удаляется в заросли. Некоторое время он ходит там туда и обратно, обуреваемый Бог знает какими мыслями — несомненно, вспоминая прошлое, преследуемый бесплодными угрызениями совести и прежде всего мучительными чувствами по отношению к женщине, которая погубила его. Он вспоминает о маленьком сувенире, подаренном ему на счастье его любовницей, — платиновом с бриллиантами котике. Он не хочет умирать с ним. В бешенстве он отшвыривает его в сторону и приставляет револьвер к виску.