—Грешно, чада мои, держать вас под замком. Мичо был прав. Идите поглядите, что творится в горах…
Три узника стрелой вылетели из дома. Полчаса спустя они, во главе двух десятков сапожников, захватили конак, а вместе с ним бея, оружие и власть! Город пришел в восторг. Бяла-Черква восстала! Знамя с вышитым львом — рукоделье Рады — развевалось над площадью. Но в то же самое время пришло тревожное известие, которое произвело на всех ошеломляющее впечатление: спустившийся с горных пастбищ пастух сообщил, что на Балканах никаких войск нет. А Тосун-бей уже идет к Бяла-Черкве, чтобы разрушить ее до основания! Одновременно с этим пришло другое известие, усилившее растерянность и панику. Трое клисурских повстанцев, спустившись с гор, укрылись в училище, в верхней части города. То был Кандов, раненный в руку, и с ним еще два клисурца. Старуха сторожиха поместила их на чердаке и накормила хлебом, — они двое суток питались только травами, — потом, по их просьбе, сообщила о них Бырзобегунеку, который принес им одежду, фесы и табак. Но не успели они выкурить по цыгарке, как увидели сквозь щели в крыше, что училище со всех сторон обложено турками. Бырзобегунек в это время тоже находился на чердаке. О бегстве нечего было и думать. Турки начали стрелять со двора, целясь в окна и чердак. Оба клисурца были ранены. Они спустились во двор и сдались. Их изрубили на месте. Бырзобегунек, спрыгнув во двор, двумя выстрелами ранил турка, но тотчас упал, сраженный десятками пуль. Его тоже изрубили… Один лишь Кандов не сходил с чердака. Турки навели ружья на дыру, в которой он должен был показаться. Но он не показывался. Неожиданно гнилой потолок провалился, и Кандов упал на крытую галерею. Выпрямившись во весь рост, он оперся о перила галереи и, скрестив руки на груди, закричал:
—Я готов, стреляйте!
Турки решили, что это начальник и что он сдается, — он говорил по-болгарски. И турки ждали.
—Варвары! Стреляйте! Всех болгар вам не перестрелять! — крикнул он.
Теперь они поняли.
И в ответ раздался залп из тридцати ружей по этой близкой мишени. Но ни одна пуля не задела Кандова. Он помчался по галерее, сбежал с лестницы и ринулся через двор прямо к церкви, куда дорога была открыта. Снова раздался залп, и опять впустую. Но едва Кандов ступил на церковный порог, как в него попали две пули, и он рухнул на пол… Его тоже изрубили…
После этого принялись разыскивать доктора, причем к башибузукам присоединилось много горожан. Живого или мертвого, но доктора надо было поймать, — только этим удалось бы избавить город от страшного гнева Тосун-бея. Доктор должен был пасть искупительной жертвой. Он скрывался в одном доме, но, когда стемнело, испуганный хозяин попросил его уйти немедленно… На улице Соколова заметили и стали преследовать каратели, но ему удалось оставить погоню далеко позади. Мчась по длинной Мюхлюзовой улице, он по дороге толкнулся в несколько ворот, надеясь скрыться в чьем-нибудь дворе, но все ворота были заперты, и он продолжал бежать. Добежав до площади, он увидел, что за ним охотится уже не один, а два отряда карателей; наперерез ему бежало человек десять. Тогда Соколов кинулся назад и свернул налево, на другую улицу; погоня сразу же потеряла его след, и он получил возможность остановиться на несколько секунд, чтобы перевести дух. Но опасность не уменьшалась. Он знал, что погоня не замедлит выследить его, настигнуть и пристрелить, если не на этой, то на другой улице, — ночь выдалась звездная, светлая. Попытаться бежать за город было тоже безрассудно: все выходы из него охранялись стражей. Остался лишь один путь к спасению — скрыться в доме какого-нибудь друга… К счастью, доктор вспомнил, что недалеко дом попа Димчо. Добежав до его двора, Соколов постучался в ворота. Они открылись. Навстречу беглецу вышел сам поп Димчо, член комитета.
—Батюшка, укрой меня! — попросил доктор.
—Не могу, доктор, не могу! Они уже видели, что ты толкнулся сюда, мне тоже несдобровать, — прошептал поп Димчо, легонько выталкивая Соколова за ворота.
Ошеломленный Соколов тоже почувствовал приближение погони, появившейся на перекрестке, и бросился бежать без оглядки. Он влетел в глухой тупик, в конце которого жил его родственник, дядя Нечо. Постучавшись в дверь, доктор попросил убежища.