Здесь настоящее царство травы, — она так и стелется мягким ковром. Дерн покрывает и скаты воронок и снизившиеся валы перемычек. Вокруг — ни глубоких щелей, ни отвесных скалистых стен. Там, где последние были, лежат лишь груды обломков, словно руины какой-то крепости, взятой в ожесточенном штурме. Руководило их долгой осадой время, участвовали в ней неутомимые воины: солнце, вода и ветер.
Переберемся теперь на другую, восточную, сторону Ангарской долины, где возвышается «Столик» (Тырке — 1200 метров), во многом родственный столовой горе Чатырдага. Что за картина открывается там! На восток, сколько охватишь глазом, тянется холмистая степь, совсем без камней и без скал, покрытая буйно цветущими травами. Скучившись в большие отары, бродят по ней флегматичные овцы под присмотром собаки да одинокого пастуха, задумчиво опирающегося на длинный посох — гырлыгу. Без всякого переводчика становится ясно, что яйла — значит летнее горное пастбище.
Невольно вспоминается время, когда весь юг Украины был только Диким Полем, а скотоводство — главным занятием его обитателей. Одни лишь жилища мертвых — курганы обладали устойчивостью в этом краю; все живое перемещалось. На бескрайних лугах выпасались табуны лошадей и отары овец. Как вольный ветер, мчались из конца в конец дикие лошади и антилопы-сайгаки. Стаями пролетали птицы и бежали проворные зайцы. Кочевали и люди.
Кто только не бывал в этом Диком Поле! Племена и народы сменялись не раз по одному лишь звериному праву — по праву сильного. Крытые двухколесные повозки скифов сменялись кибитками печенегов, за ними следовали половецкие шатры. Человеческое половодье, хлынувшее из глубин Азии, не уместилось в рамках Северного Причерноморья, оно затопило и Крым и лесистую часть Приднепровья. Орды кочевников стали главной угрозой восточных славян, и не смогла задержать их на речке Каяле русская рать...
Иллюзию расстраивает пустяк — маленькое облачко, проносящееся над головой. И притом удивительно близко — рукой подать! Сразу вспоминаешь, что перед тобой не обычная степь, а приподнятая на высоту километра. Чтобы убедиться в этом, достаточно повернуться лицом на север. И опять новые виды, иной ландшафт.
По крутому откосу яйлы дружно сбегают буки, словно стадо зеленорунных овец, сбившихся в плотную кучу. Гонит их золотыми бичами солнце, загоняет ретивый помощник — ветер. А какое приволье их ждет впереди! На три километра вширь и на добрый десяток в длину протянулась самая низкая и, казалось бы, самая пригодная для леса яйла — Долгоруковская! Постепенно понижаясь к югу, она льнет к подножью Тырке, как Нижнее плато Чатырдага к Верхнему (это остатки одной и той же предгорной равнины, некогда окаймлявшей главную гряду). Великолепные леса, овеянные романтикой партизанских боев, — Зуйские и Бурульчинские, сплошь поросшие лесом Яман-таш, Дедов курень и Колан-баир свидетельствуют, что здесь для леса — раздолье.
Отчего же так пустынна и эта яйла? Почему буки придерживаются склонов, а немногочисленные разведчики их, выбежавшие на плато, остановились в раздумье? Робкие кустики, отмечающие главную ложбину яйлы, еще меньше привлекут взоры туристов. А между тем здесь-то и скрыто одно из чудес удивительной крымской природы.
На первый взгляд, «чудо» не столь велико: это ручей Соботкань, лениво извивающийся в крутостенном ложе своем. Чтобы понять необычность незатейливого ручейка, нужно не год и не два побродить по пустыням яйл. И лишь тогда станет ясно: «высокогорные крыши Крыма», принимающие на себя наибольшее количество осадков, сами... совершенно безводны. Влага не может здесь течь в замкнутых, ваннообразных формах рельефа. Она попросту проваливается вглубь по мелким, обычно задернованным щелям. Влаги на яйлах так мало, а почвы настолько тонки, что лес — не жилец и этих местах.
Если проследить за течением ручья Соботкань, «висящего» в непроницаемом глинистом русле над тысячами всяких пустот, то на третьем километре пути от леса приходишь к запруде, прозванной пастухами «Провалье». Когда арык, подводящий к ней воду, закрыт, влага идет естественным ложем и исчезает в поноре (поглотителе) глубокой воронки, среди хаоса известняковых глыб. Спустившись меж ними, попадешь под эффектный навес, образованный толстым, круто наклонным на запад пластом, а пробираясь все глубже в прохладную мглу, приходишь в тупик: путь преграждает мелкое, уходящее под свод озерко, не пересыхающее и жаркие годы.
В засушливую пору лета ручей не доносит влаги к коронке провала и исчезает значительно выше в маленьких трещинах, чтобы километра через три (напрямик) мелькнуть перед изумленным туристом в Нижнем коридоре Красных пещер и вскоре выйти наружу речкой Кизилкобинкой. Долго не догадывались люди, что лабиринт Красных пещер начинается от озерка «Провалье», что Соботкань и Кизил-коба — части одной и той же карстовой речки, связанные подземным потоком, из которого известна лишь самая малая часть...