В то время в отделе серийных изданий одновременно работало три студента. Они почти постоянно держали включенным радио с поп-рок-музыкой сомнительного качества, истязающей Янин слух. И не только Янин: 40-летний волонтер Крэг, помогающий обрабатывать журналы в течение 10 лет, всегда сидел мрачнее тучи. Сын богатых родителей, Крэг ежедневно приходил помогать отделу, лишь по настоянию своей матери и брата. Трудовая деятельность помогала задержать развитие тяжелого психического заболевания. Начальник настойчиво советовал Яне соблюдать табель о рангах, в особенности со студентами. Он также разрешал Яне и Летиции работать в наушниках, слушая свою музыку или радио. Изредка среди студентов велись интересные беседы, особенно когда в них принимал участие Джеймс. Брик периодически выползал из своего кабинета проверить, кто что делает. Делал он это крайне неуклюже, в своей обычной манере майора в отставке. Ведь всю студенческую работу распределяла Летиция, контролировала и следила она. Вмешиваясь, Б.Д. только вставлял палки в колеса. Поэтому частенько, когда босс начинал приставать к студентам, Летиция, в полумраке своего рабочего места, быстренько набирала его номер телефона. Услыхав звонок, доносившийся из его кабинета, Брик сразу кидался туда, забыв о чем говорил студентам перед этим. Ему ни разу не пришло в голову, что его разыгрывают, когда приходилось с досадой вешать трубку. Отношения Брика, Дика и Летиции были крайне неровными - от свойских и задушевных до открытой конфронтации. Но совместные походы на ланчи, казалось сглаживали все шероховатости между ними. Яна заметила со временем, что Летиция и Дик в весьма близких отношениях, и, похоже, собираются пожениться. Они периодически исчезали надолго вдвоем в рабочее время, что вызывало справедливый гнев начальника, либо обнимались прямо в отделе, в темном углу. Говоря языком военных, налицо было разложение личного состава. Но гнев Брика был бурей в стакане, так как свидания продолжались. Яна бы никогда не стала распространяться о личных взаимотношениях этих людей, если бы они не оказали в дальнейшем влияние на ее собственную жизнь. Ей забавно было наблюдать, как Летиция, взбешенная выговором Брика за закрытой дверью его кабинета, бежала после к Дику делиться обидами и затем они обьявляли Брику бойкот, демонстративно уходя вдвоем на ланчи, оставляя его одного кушать из судков, приготовленное женой. Для него это было самым болезненным наказанием. Нередко за глаза и в глаза Летиция и Дик насмехались над своим приятелем. "Брик, -- громко и при всех интересовался Дик, -- а есть ли у тебя хобби, кроме игр в Интернете? Какую музыку ты слушаешь помимо военных маршей? " Ничего членораздельного в ответ нельзя было услышать, -- лишь поскрипывание старого грязного кресла. Яна рассчитывала проработать до конца апреля, когда вдруг Б.Д. сообщил, что вытребовал у адмиистрации дополнительные деньги на нее, почти до конца мая, мол Кэтти получила полную ставку на 5-й этаже, в административнй части. Так что в отделе высвободились деньги на почасовика. Кэтти покидала свои вещи в коробку и вышла, не попрощавшись ни с кем. В один из этих дней Maртин, просматривающий за завтраком местную толстенную газету "Сакраменто Би" (Пчела Сакраменто), привлек внимание жены к огромной статье на первой полосе, посвященной русским и украинским женщинам, вышедшим замуж за американцев. Тон этой публикации явно не делал чести русским и украинкам. На всех приехавших сюда вольно или невольно ставился большой штамп: вышла замуж по расчету, из-за грин-карты и американского гражданства!!! Яна расстроилась и поспешила на работу, не задумавшись о том, что, по сути, в этой библиотеке, под перекрестным взглядом коллег, она представляла собой необьятную матушку-Россию. Приехав на работу, Яна, как и обычно, пошла в дальний угол серийных к холодильнику положить туда свой ланч. Возращаясь к своему столу она поздоровалась с Летицией, буквально вытаращившей на Яну свои глаза-вишни. Раздалась пулеметная очередь личных вопросов: "Читала ли ты сегодня "Сакраменто Би" ? Что ты об этом думаешь? Знаешь ли ты кого-нибудь из русских, познакомившихся с будущим мужем по Инернету? А твои одноклассницы в школе?" На лице у нее было написано: "Ага, попалась, пташка! Нам и так здесь женихов не хватает, а вы нам создаете нездоровую конкуренцию..." Яне пришлось отделаться общими фразами, что, мол, у каждой женщины своя история, лично она познакомилась с Мартином в Петербурге, когда он был там на конференции, а у одноклассниц ей неудобно спрашивать, где они познакомились. В тот день проходило бурное обсуждение этого вопроса между Летицией и Бриком, и Яна сидела, как на иголках. Она слышала разнообразные гнусноватые намеки, но не подавала виду, что они ее волнуют. Любимым выпадом Брика был: "Но у нее же муж - университетский профессор, много получает... Я считаю, что в университете могут преподавать только те, кто ничем другим в жизни заняться не сумели, неудачники. То ли дело работа адвоката, например..." "О, боже,-- думала Яна,-- и этот человек работает в университете уже около 25 лет! Неужели все здесь такого уровня ?" Неисправимая идеалистка, oнa воображала себе университетскую библиотеку если не очагом культуры, то хотя бы ее рассадником. Maртин ей всегда говорил, что в Америке работа педагогов давным-давно не уважаема. Здесь так рассуждают: "Если ты такой умный, то почему ж не богатый?". А многие студенты Maртина "делают" больше денег, чем их профессор физики, уже на своих первых временных компьютерных работах. Некоторые подходят к нему, спрашивая: " Доктор Дaнкоф, а что Вы здесь делаете? С вашими способностями и интеллектом!" На что Мартин обычно отвечал:"Мне посчастливилось заниматься всю жизнь тем, что мне нравится..." Вскоре после освобождения Кэттиной должности, ее разрекламировали в Интернете в качестве вакантной. Заявления от кандидатов принимались до мая месяца, и Яна подала его на всякий случай. Хотя ее сердце восставало против этого, но разум твердил, что надо попытаться зацепиться в этой библиотеке, хотя бы для будущего резюме. И опять же практика по интервью - попытка не пытка.
* * *
В середине апреля, это было во время студенческих пасхальных каникул, Яна отпросилась на несколько дней в отпуск. Почему каникулы в учебных заведениях проходили до Светлого Христова Воскресенья, а не после, - ей никто не мог обьяснить. Старому Джону становилось все хуже и хуже, и Яна с Мартином сорвались в Техас. Вновь остановились в той же маленькой гостинице. Воздух кишмя кишел тропическими насекомыми, огромными летающими жуками, которые оставляли на переднем стекле машины безобразные бурые следы. На этот раз атмосфера в доме Жозефины накалилась до предела. Очевидно было, что между мужем и женой неладно. -- Я ему сказала: Джон, ты садись в свою машину и поезжай в любую сторону, а я сяду в свою и поеду в противоположную, куда угодно... - негодовала Джо. -- Мама, что происходит, ведь еше полтора года назад, когда отец рвался переехать в другой штат, ты категорически отказалась покинуть этот дом, помнишь? -- Ну да, конечно, сколько же можно было мотаться по стране? Да и у меня тут друзья... На щеках Джо пылали красные пятна, и она неоднократно срывала настроение на Мартине. Между матерью и сыном произошел пренеприятный для всех разговор: после посещения Мартином лечащего врача старого Джона, оказалось, ко всем заболеваниям, у старика нашли низкий гемоглобин и авитаминоз из-за плохого питания. Кухонные шкафы в доме были заставлены консервными банками с супами, овощами и фруктами. Свежих и качественных продуктов старики практически не видели - Джо явно экономила и силы для готовки, и деньги. A может просто не понимала, что полезно и что вредно. Сама она в ресторанах почти всегда заказывала традиционный гамбургер и картофель фри, что никогда не смогла доесть, щедро делясь половиной со своей собакой. Когда Джона мыла под душем медсестра, и он не слышал разговоров, Мартин упрекнул мать в ее легкомысленном подходе к уходу за больным отцом. -- Ему нужен арбуз? Но они сейчас такие дорогие! У меня нет таких денег! -- Мама, побойся бога! У тебя-то нет денег? Постыдись говорить такое Лорейн... Хочешь я тебе дам денег? Ты ведь себе не простишь, если не сделаешь все возможное для отца - он для тебе никогда ничего не жалел... Да и сильные витамины ему нужны! Яна с Мартином вздохнули с облегчением, добравшись до гостиницы. Не выдержав, Яна процитировала свою покойную бабушку, говорившую, что самая неразумная экономия это экономия на еде -- всегда выходит боком. -- Понимаешь, мои родители - дети Великой американской депрессии, и выросли в страшной нищете. На отце это никак не отразилось, и он, когда разбогател уже в 70-х, всегда с легкостью расставался с деньгами. А мама, как ты наверняка уже заметила, всегда покупает продукты на распродаже, выгадывая даже какие-то 10 центов. Для нее деньги остались еще теми, дореформенными, когда на 25 центов можно было купить билет в кино. Она никогда не купит картофель в ближайшем Брукширс, если в Волмарте он чуть подешевле. Она выросла в семье польских эмигрантов, где было 9 детей. Проучившись несколько лет в школе, ей пришлось ее бросить, так как у родителей не было 25 центов на спортивный костюм для уроков физкультуры. Представляешь - только 25 центов! А ведь мама была одной из самых способных учениц, никогда не делала ошибок в правописании! Еще она обожала прыгать через скакалку, и ей не было в этом равных... После ухода из школы, в 13 лет мама пошла работать на прядильную фабрику. Приходя домой, она сьедала лишь один маленький кексик и выпивала стакан кока-колы. Все! Вся семья существовала на натуральном хозяйстве - огород, кролики, индейки, но все мясо шло братьям Джо... Когда я был маленьким, мать постоянно недоедала, отрывая от себя еду для меня. Они с отцом сьедали один бутерброд в день на двоих. В конце концев в школе заметили, что я превращаюсь в доходягу, и назначили мне дополнительное питание. У нас никогда не было новой одежды -- донашивали после родни, а мне перешивали женские блузки на рубашки, от чего я дико комплексовал. Если теперь кроссовки, как правило, стоят дороже ботинок, то в то время было наоборот, и я стеснялся своей обуви. Ты не представляешь, в каких жутких условиях мы жили с родителями: туалет на дворе (как и у вас на даче под Петербургом до сих пор), ни отопления, ни горячей воды, а зимы в Нью-Джерси всегда суровые. На нашей кухне стоял масляный обогреватель, тепло которого проникало лишь в мою маленькую спальню,-- дверь в спальню родителей всегда была закрыта, так же, как и в гостиную. Я и не подозревал, какая холодина у них до того дня, когда мне понадобился носовой платок: в спальне - было холодно, как на улице! До этого мы жили в доме бабушки, где я спал в одной кровати с дедом. Он был хороший человек, но горький пьяница. Шестилетний, я приходил за ним в бар (Вы видели Вильяна Стампа?) и, умирая от стыда, тащил домой. Всю ночь меня преследовал запах перегара. Мои родители много работали, да и по молодости им было не до меня. Маму во многом заменяла бабушка, мы были очень близки, и, когда она умерла, для меня это стало большой трагедией. Мне было тогда 7 лет...