Следующий населенный пункт носил название Астон-Магна. Это была самая настоящая деревня — здесь не имелось даже магазина, а лишь два ряда домов, разделенных парой узких проулков, отходивших от шоссе. По обочине шел старик с собакой на поводке.
Вайкери опустил оконное стекло и высунул голову:
— Привет.
— Привет. — Мужчина, одетый в пальто из грубого твида и обутый в высокие сапоги-веллингтоны, выглядел, самое меньшее, лет на сто. Собака ковыляла на трех ногах.
— В вашей деревне есть телефон? — спросил Вайкери.
Старик покачал головой. Вайкери готов был поклясться, что собака повторила его движение.
— Пока что никому не пришло в голову обзавестись. — Старик говорил на странном диалекте, да еще и не выговаривал столько звуков, что Вайкери с трудом понимал его.
— А где ближайший телефон?
— Это будет, пожал-что, в Моретоне.
— А где это?
— Сверните вона на тую дорожку, что по-за сараюшкою. Оставитя леворучь господский дом и пробирайтеся по-над деревьями в следующую деревню. Тама вам и будеть Моретон.
— Спасибо.
Когда автомобиль тронулся с места, собака яростно залаяла ему вслед.
Телефон оказался в пекарне. Дожидаясь, пока телефонистка соединит его с управлением, Вайкери жевал сэндвич с сыром. Ему хотелось поделиться с другими хотя бы крохами от вновь обретенного богатства, и потому он заказал две дюжины булочек для машинисток и девушек из архива.
Вскоре в трубке раздался голос Гарри.
— Я не думаю, что из той могилы в Уитчерче вырыли именно Кристу Кунст, — без предисловий сказал Вайкери.
— В таком случае, кто же?
— Это уже вы должны выяснить, Гарри. Свяжитесь со Скотланд-Ярдом. Узнайте, не пропала ли примерно в то же время какая-нибудь женщина. Начните с мест неподалеку от Уитчерча, в пределах двух часов езды, а если будет нужно, забирайте шире. Когда я вернусь, буду докладывать Бутби.
— Что вы собираетесь ему сказать?
— Что мы ищем мертвую голландскую женщину. Ему это должно очень понравиться.
Глава 18
Восточная часть Лондона
Найти Питера Джордана не составляло проблемы. Проблема состояла в том, чтобы найти его именно так, как надо.
Информация, предоставленная Фогелем, была очень хороша. В Берлине знали, что Джордан работал на площади Гросвенор-сквер в Главном штабе союзных экспедиционных сил, больше известном по аббревиатуре ГШСЭС. Площадь бдительно охранялась военной полицией, не допускавшей туда никого из посторонних. Берлин располагал и домашним адресом Джордана в Кенсингтоне, а также просто невероятно большим количеством информации о прошлом и привычках Джордана. Но среди всех этих данных не хватало подробного — лучше всего поминутного — распорядка его дня в Лондоне, а без него Кэтрин могла лишь гадать о том, как лучше всего произвести подход к объекту.
Лично вести слежку за Джорданом она не могла ни в коем случае — по целому ряду причин. Первой из них был вопрос ее собственной безопасности. Таскаться за американским офицером по лондонскому Вест-Энду было бы очень опасно. Ее могли заметить военные полицейские, а то и сам Джордан. Если у офицеров окажется хоть немного служебного рвения, они обязательно задержат ее для допроса, а в этом случае не слишком сложная проверка откроет им, что настоящая Кэтрин Блэйк умерла тридцать лет назад в возрасте восьми месяцев и что взрослая Кэтрин Блэйк является немецким агентом.
Вторая причина, не позволяющая ей заниматься изучением распорядка дня Питера Джордана, была чисто практической. Справиться с этой работой в одиночку было совершенно невозможно. И даже с помощью Нойманна. Как только Джордан сядет в штабной автомобиль, она окажется совершенно беспомощной. Не может же она остановить такси и сказать: «Поезжайте за тем американским военным автомобилем». Все таксисты предупреждены о той опасности, которую шпионы представляют для офицеров союзников. Скорее всего, таксист привезет ее прямиком в ближайший полицейский участок. Чтобы следить за Джорданом, ей требовался неприметный автомобиль, а лучше несколько, и неприметные люди, которые будут ходить за ним по пятам и стоять на посту около его дома.
Ей была совершенно необходима помощь.
А помощь мог оказать Вернон Поуп.
Вернон Поуп являлся одним из самых крупных и самых преуспевающих деятелей преступного мира Лондона. Поуп, вместе с родным братом Робертом, заправлял таким рэкетом, как вымогательство под видом защиты от преступников, содержал нелегальные игорные заведения, целую систему проституции и вел чрезвычайно доходные операции на черном рынке. В самом начале войны Вернон Поуп привез в приемный покой больницы Сент-Томас Роберта с серьезным ранением головы, полученным во время бомбежки. Кэтрин быстро осмотрела раненого, поняла, что он находится в состоянии шока и что череп, возможно, пробит насквозь, и предприняла кое-какие меры: Роберт был немедленно доставлен к врачу и получил необходимую помощь. Благодарный Вернон Поуп оставил ей записку, в которой говорилось: «Я вам очень признателен. Если вам когда-нибудь понадобится что-нибудь, что будет в моих силах, не стесняйтесь обратиться ко мне».
Записку Кэтрин сохранила. Сейчас она лежала у нее в сумочке.
Склад Вернона Поупа каким-то образом пережил все бомбежки. Он возвышался, словно гордый неприступный остров, окруженный морями разрушения. Кэтрин не заглядывала в Ист-Энд почти четыре года. Опустошения здесь были просто чудовищными. В этих местах было крайне трудно проверять, есть за ней слежка или нет. Тут почти не осталось дверных проемов, в которые можно было бы зайти якобы по делу, совсем не было ни телефонных будок, где можно было бы имитировать разговор и осмотреться по сторонам, ни магазинов, где можно было купить какую-нибудь мелочь с той же целью, — лишь бесконечные горы развалин.
Некоторое время она рассматривала склад с противоположной стороны улицы, стоя под холодным, но, к счастью, слабым дождем. Она оделась в брюки, свитер и кожаное пальто. В это время двери склада распахнулись, и на улицу выехали, ревя моторами, три тяжелых грузовика. Пара хорошо одетых мужчин быстро закрыли створки, но Кэтрин все же успела мельком заглянуть внутрь. Там кипела работа.
Мимо прошла группа докеров, возвращавшихся с дневной смены. Она пристроилась в нескольких шагах за ними и направилась к складу Поупа.
Поблизости от ворот имелась небольшая калитка с электрическим звонком. Кэтрин нажала кнопку звонка, немного подождала — никакой реакции, — и нажала еще раз. Она чувствовала, что ее рассматривают. Вскоре калитка открылась.
— Чем мы можем быть тебе полезны, милашка? — приятный голос с ярко выраженным акцентом кокни[26] совершенно не подходил появившейся перед Кэтрин фигуре мужчины шести с лишним футов росту, с очень коротко подстриженными черными волосами и с маленькими очками на носу. Одет он был в дорогой серый костюм с белой сорочкой и серебристым галстуком. Под пиджаком перекатывались могучие мускулы, и казалось, что рукава вот-вот лопнут.
— Будьте любезны, я хотела бы поговорить с мистером Поупом. — Кэтрин вручила великану записку. Тот лишь мельком взглянул на нее; было похоже, что такие записки ему приходится видеть очень часто.
— Я спрошу босса, не найдется ли у него минуточки, чтобы повидаться с тобой. Заходи.
Кэтрин повиновалась, и калитка за ней захлопнулась.
— Руки за голову, милочка. Будь хорошей девочкой. Нет-нет, ничего личного. Мистер Поуп никого не впускает к себе без этого. — Стражник Поупа принялся обыскивать ее. Он делал это очень бойко, но совершенно непрофессионально. Когда он провел ладонями по ее грудям, она съежилась, словно от смущения. На самом деле ей пришлось одернуть себя, чтобы не проломить ему нос локтем. Он открыл сумочку, заглянул внутрь и вернул. Кэтрин ожидала этого, и потому пришла безоружной. Она ощущала себя голой, совершенно беззащитной. В следующий раз обязательно нужно будет взять с собой стилет.
Закончив обыск, громила повел ее через склад. Мужчины в комбинезонах загружали корзины с товарами сразу в полдюжины фургонов. В дальнем конце огромного складского помещения громоздились до потолка штабеля коробок, стоявших на деревянных поддонах: кофе, сигареты, сахар, а неподалеку возвышалась гора бочек с бензином. Тут же стояло, выстроившись в ряд, множество легких мотоциклов. Не могло быть сомнений в том, что бизнес Вернона Поупа шел наилучшим образом.
26
Кокни — название диалекта, на котором говорят представители низших социальных слоев населения Лондона.