Вайкери проснулся, когда машина въехала в восточные предместья Лондона. Он почувствовал на губах тень улыбки. Первая близость с Элен ничуть не разочаровала его, она лишь оказалась совершенно не похожей на то, чего он ожидал. В сексуальных фантазиях его юных лет всегда присутствовали женщины с огромными грудями, которые кричали и дергались в экстазе. С Элен же все происходило медленно и нежно, и, вместо того чтобы кричать, она улыбалась и ласково целовала его. В этом не было страсти, но это было изумительно. А изумительно это было потому, что он безумно любил ее.
С Алисой Симпсон было примерно так же, но по другим причинам. Она нравилась Вайкери, он даже предполагал, что мог быть влюблен в нее, независимо от того, что можно было подразумевать под этим словом. Ее общество нравилось ему больше, чем чье-либо еще. Она была образованна, остроумна и, подобно Элен, держалась немного вызывающе. Алиса преподавала литературу в небольшой школе для девочек и писала посредственные пьесы о богатых людях, которые почти все время сидели в изящно меблированных гостиных, потягивая белый херес, прихлебывая из фарфоровых чашек чай «Эрл Грей», и вели душеспасительные беседы, приводившие в итоге героев к полному просветлению. Она также издавала под псевдонимом романтические повести, которые Вайкери, отнюдь не являвшийся поклонником этого жанра, считал довольно неплохими. Однажды Лилиан Уолфорд, его секретарь в Университетском колледже, застала его за чтением одной из книг Алисы Симпсон. На следующий день она приволокла ему целую стопку романов Барбары Картленд. Вайкери был очень расстроен. В романах Алисы персонажи, занимаясь любовью, обязательно слышали грохот морского прибоя и чувствовали, что над ними вот-вот разверзнутся хляби небесные. В реальной жизни она была застенчивой, нежной, очень стыдливой и соглашалась заниматься любовью лишь в темноте. А Вайкери не раз видел перед собой, закрывая глаза, образ Элен в белой длинной ночной рубашке, озаренной утренним солнечным светом.
Его отношения с Алисой Симпсон как-то сами собой сошли на нет с началом войны. Они все еще беседовали друг с другом по меньшей мере раз в неделю. Ее жилище погибло в самом начале бомбежек, и она временно поселилась в доме Вайкери в Челси. Время от времени они обедали вместе, но уже много месяцев не ложились в одну постель. Он внезапно осознал, что вспомнил об Алисе Симпсон впервые с того момента, как Эдвард Кентон назвал имя Элен, стоя перед дверью дома Матильды.
Хэм-Коммон, Суррей
Большой, довольно уродливый трехэтажный викторианский особняк был обнесен по периметру высоченным двойным забором, надежно скрывавшим здание от любопытных взоров. У ворот размешалась будка охраны. На площади в десять акров были возведены сборные дома, в которых обитал обслуживающий персонал. Прежде здание было известно под названием Лэтчмер-хаус; во время Первой мировой войны здесь был санаторий для ветеранов, страдавших военным неврозом. Но в 1939 году его заграбастала МИ-5, превратившая старинное поместье в свой главный следственный изолятор и присвоившая ему военное обозначение «Лагерь 020».
Помещение, в которое провели Вайкери, пропахло плесенью, дезинфицирующим средством и вареной капустой. Пальто повесить было некуда — охрана принимала все возможные меры для того, чтобы избавить заключенных от соблазна покончить жизнь самоубийством, — поэтому он не стал его снимать. Кроме того, комната очень походила на средневековый застенок: холодная, сырая, она являла собой форменный рассадник дыхательных инфекций. Но здесь была одна особенность, делавшая это подобие застенка очень функциональным, — в стене имелось очень узкое стрельчатое окно, через которое пропустили воздушную радиоантенну. Вайкери открыл крышку на чемодане, в котором находилась рация — имущество абвера, лично им захваченное вместе с Бекером в 1940 году. Он присоединил антенну, включил питание, дождался, пока лампы нагреются, и принялся вращать регулятор настройки, пока на панели не зажегся желтый огонек.
Настроившись на нужную частоту, он зевнул и потянулся. Без четверти двенадцать ночи. Бекер должен передать радиограмму в полночь. «Проклятье, — подумал Вайкери, — хотел бы я знать: почему абвер всегда назначает своим агентам такое неподходящее время для сеансов связи?»
Карл Бекер был лжецом, вором, сексуальным извращенцем и не имел никакого представления о таких вещах, как моральные принципы или преданность. При этом он был далеко не глуп и мог быть очаровательным. За минувшие годы между Бекером и Вайкери возникли отношения, в чем-то похожие на дружбу между коллегами. Карл вошел в комнату, сопровождаемый двумя могучими охранниками и с наручниками на запястьях. Один из охранников снял наручники, после чего оба надзирателя, не говоря ни слова, покинули помещение. Бекер улыбнулся и протянул руку. Вайкери пожал ее; она была холодной, как каменная стена подвала.
Посреди комнаты стоял небольшой стол, грубо сколоченный из нефанерованной древесины, и пара столь же непритязательных старых стульев. Вайкери и Бекер сели за стол друг против друга, будто намеревались сыграть партию в шахматы. Края стола пестрели черными следами от забытых сигарет. Вайкери вручил Бекеру пакет, и тот, как ребенок, сразу же открыл его. В пакете оказались полдюжины пачек сигарет и коробка швейцарских конфет. Бекер посмотрел на подарок, затем на Вайкери.
— Сигареты и шоколад... Скажите, Альфред, у вас, случайно, нет сегодня намерения совратить меня? — Бекер делано-противно хихикнул. Впрочем, тюремная жизнь сильно изменила его. Вместо шикарных французских костюмов он теперь носил строгие серые комбинезоны, тщательно выглаженные и удивительно хорошо подогнанные в плечах. По официальной версии, он находился под особым контролем для предотвращения попыток самоубийства — что Вайкери считал полнейшим абсурдом, — и поэтому ходил в легких парусиновых шлепанцах без шнурков. Его кожа, когда-то очень загорелая, в тюрьме сделалась совсем белой. Его крепкому небольшому телу пришлось подчинить свою потребность в движении строжайшей дисциплине, царившей в тюрьме, исчезли размашистые жесты и заразительный смех, оставшиеся лишь на старых фотографиях из следственных материалов. Карл сидел совершенно прямо, как будто чувствовал крепко прижатое к спине дуло пистолета; шоколад, сигареты и спички он выложил на столе в ряд, словно хотел провести границу, за которую Вайкери заходить не рекомендовалось.
Бекер распечатал пачку сигарет, вытряхнул две, протянул одну сигарету Вайкери, а вторую взял себе. Затем чиркнул спичкой и сначала поднес огонь Вайкери, лишь потом закурил сам. Некоторое время они сидели молча, уставившись в противоположные стены камеры — словно старинные друзья, которые давным-давно порассказали все, что им было известно, и теперь просто рады довольствоваться обществом друг друга. Бекер смаковал сигарету, долго перекатывая дым во рту, словно глоток превосходного «Бордо», и лишь потом выпустил облачко дыма к низкому каменному потолку. В крошечном помещении дым сразу собрался над головами в какое-то подобие штормовых туч.