— О, Джейн, неужели ты снова читала на ночь Маркса? — игривым тоном осведомилась Маргарет.
— Маргарет, прошу тебя, — недовольно одернула дочь Дороти.
— Несколько лет назад Джейн какое-то время жила в Англии, — продолжала Маргарет, как будто не слышала просьбы матери поддерживать мир за столом. — Там она стала самой настоящей коммунисткой, ведь правда, Джейн?
— Я имею право на собственное мнение, Маргарет! — огрызнулась Джейн. — В конце концов, Гитлер же не устанавливает порядки в этом доме.
— Я думаю, что мне стоит тоже стать коммунисткой, — продолжала резвиться Маргарет. — Из-за всех этих разговоров о войне лето прошло довольно уныло. Принять коммунистическую веру было бы очень даже забавно. В следующий уик-энд Хаттоны устраивают костюмированный вечер. Мы могли бы нарядиться Лениным и Сталиным. После окончания вечера мы отправимся на Норс-Форк и коллективизируем все фермы. Вот повеселимся так повеселимся.
Браттон, Питер и Хардиджен дружно расхохотались.
— Спасибо тебе, Маргарет, — строго проговорила Дороти. — Ты уже повеселила нас. Вполне достаточно для одного дня.
Разговор о войне затянулся. Дороти протянула руку и коснулась локтя Хардиджена.
— Уолкер, мне так жаль, что вы не смогли приехать на наш прием вчера вечером. Все прошло просто замечательно. Давайте-ка я расскажу вам об этом.
Большая роскошная квартира на Пятой авеню, из окон которой открывался вид на Центральный парк, была свадебным подарком от Браттона Лаутербаха. В семь часов вечера того же дня Питер Джордан стоял перед одним из окон своей квартиры. Над городом бушевала гроза. Молнии сверкали над темно-зелеными верхушкам парковых деревьев. Ветер швырял воду в стекло. Питер вернулся в город один, так как Дороти настояла на том, чтобы Маргарет оправилась вместе с родителями на прием в саду, который устраивала Эдит Блейкмор. В Нью-Йорк Маргарет должен был привезти Уиггинс, шофер Лаутербаха. А теперь они, несомненно, попали в непогоду.
Питер поднял руку и уже в пятый раз за последние пять минут поглядел на часы. По идее, в полвосьмого вечера он должен был встречаться за обедом в клубе «Аист» с главой Пенсильванской дороги и комиссии по мостам. Власти штата Пенсильвания решительно склонялись к тому, чтобы принять предложения по конструкции и ценам нового моста через реку Алеген. Босс компании хотел, чтобы этим вечером Питер довел дело до конца. Ему часто поручали очаровывать клиентов. Он был молод и умен, а его красавица жена была дочерью одного из самых крупных банкиров страны. Они были примечательной парой.
«Куда же, черт возьми, она пропала?» — в который раз подумал он.
Он набрал номер дома в Ойстер-Бей и поговорил с Дороти.
— Даже и не знаю, что вам сказать, Питер. Она уехала уже давно. Возможно, Уиггинс задержался из-за погоды. Вы же знаете Уиггинса. Стоит ему увидеть на стекле первую дождевую каплю, и он тут же начинает ползти как черепаха.
— Я подожду ее еще пятнадцать минут. А потом мне придется уехать.
Питер знал, что Дороти ни за что не станет прощаться первая, и поэтому повесил трубку, не дожидаясь, пока наступит неловкое молчание. Потом сделал себе джин с тоником и залпом выпил. В семь пятнадцать он спустился на лифте и стоял в вестибюле, дожидаясь, пока выскочивший под дождь швейцар поймает ему такси.
— Когда приедет моя жена, передайте ей, чтобы она сразу же отправлялась в клуб «Аист».
— Да, мистер Джордан, сэр.
Обед прошел хорошо, несмотря даже на то, что Питер три раз выходил из-за стола, чтобы позвонить к себе на квартиру и в Ойстер-Бей. К половине девятого он уже не чувствовал раздражения, зато волновался до спазмов в желудке.
Без четверти девять за спиной Питера появился Пол Делано, метрдотель.
— Вас приглашают к телефону в баре, сэр.
— Благодарю вас, Пол.
Питер попросил извинения у своих собеседников и поднялся. В баре ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть звон стаканов и гул голосов.
— Питер, это Джейн.
Он сразу услышал, что ее голос дрожит.
— Что случилось?
— Боюсь, что произошел несчастный случай.
— Где ты находишься?
— В полицейском управлении Нассау.
— Что случилось?
— На шоссе перед ними остановился автомобиль. Уиггинс не увидел его из-за дождя. Когда он начал тормозить, было уже слишком поздно.
— О боже!
— Уиггинс в очень тяжелом состоянии. Доктора считают, что надежды почти нет.
— Черт тебя возьми, что с Маргарет?!
На похоронах никто из Лаутербахов не плакал, горевать следовало без посторонних. Отпевание совершили в епископальной церкви Св. Иакова, той же самой, где Питер и Маргарет венчались четыре года назад. Президент Рузвельт прислал письмо с выражением соболезнования и очень сожалел о том, что не мог присутствовать лично. Но большая часть нью-йоркского общества сочла за долг почтить церемонию своим присутствием. Особенно полно были представлены финансисты, их не удержала даже царившая на рынках сумятица. Германия вторглась в Польшу, и мир, затаив дыхание, ждал ответного шага.
Во время службы Билли стоял рядом с Питером. Его одели в короткие штанишки, пиджачок и сорочку с галстуком. Когда семейство покойной направилось к выходу из церкви, он подбежал к своей тете Джейн и повис на подоле ее черного платья.
— А мама скоро придет домой?
— Нет, Билли, она больше не придет. Она покинула нас.
Эдит Блейкмор услышала вопрос ребенка и разрыдалась.
— Какая трагедия, — проговорила она сквозь рыдания. — Какая бессмысленная трагедия!
Маргарет погребли под сияющими лазурными небесами в фамильной усыпальнице Лаутербахов на Лонг-Айленде. Когда преподобный Пью произносил заключительное слово, по толпе присутствовавших на кладбище прошел ропот, который, впрочем, сразу же стих.
Когда все кончилось, Питер возвращался к лимузинам в обществе своего лучшего друга Шеперда Рэмси. Именно Шеперд познакомил Питера с Маргарет. Даже в темном костюме, надетом по случаю траура, он выглядел так, будто только что сошел с палубы своей яхты.
— О чем там болтали? — спросил Питер. — Это выглядело просто омерзительно.
— Кто-то опоздал и успел услышать новости по автомобильному радио, — объяснил Шеперд. — Британцы и французы только что объявили войну Германии.
Глава 3
Лондон, май 1940
Профессор Альфред Вайкери исчез без объяснения причин из Университетского колледжа в третью пятницу мая 1940 года. Последней из всех сотрудников его видела секретарь, которую звали Лилиан Уолфорд. В крайне редком для нее приступе неосмотрительной откровенности она сообщила другим профессорам, что последний телефонный звонок, адресованный Вайкери, был от нового премьер-министра. Более того, она говорила с мистером Черчиллем лично.
— Точно то же самое случилось с Мастерменом и Чини из Оксфорда, — сказал Том Перрингтон, египтолог, разглядывая запись в книге телефонных звонков. — Таинственные звонки, мужчины в темных костюмах. Я подозреваю, что наш дорогой друг Альфред скрылся за занавесом. — Он помолчал и добавил вполголоса: — Удалился в тайный Акрополь.
Вымученная улыбка Перрингтона мало помогала ему скрывать разочарование, заметит позже мисс Уолфорд. Какая жалость, что Великобритания вступила в войну не с древними египтянами: возможно, в таком случае Перрингтона тоже пристроили бы к делу.
Последние часы в университете Вайкери провел в своем тесном захламленном кабинетике, выходящем на Гордон-сквер. Он заканчивал отделку статьи для «Санди таймс». В статье высказывалось предположение, что нынешнего кризиса, возможно, удалось бы избежать, если бы Британия и Франция напали на Германию в 1939 году, когда Гитлер был поглощен проблемой Польши. Он знал, что при нынешней обстановке подвергнется резкой критике; за предыдущую публикацию он получил в пронацистской прессе крайне правого толка прозвище «Черчиллевский прихвостень». Вайкери тайно надеялся, что его новую статью встретит такой же прием.
Стоял один из тех дней поздней весны, когда, несмотря на яркое солнце в безоблачном небе, воздух все же бывает неожиданно холодным.